10 мифов об СССР. Миф 4: О пятилетке в 4 года, Ч.2/2

[mamlas.livejournal.com]

Начало

Именно годы первой пятилетки стали временем массового рождения рабочих инициатив. В 1929 г. из ударных бригад возникли производственные коммуны, работавшие на единую расчетную книжку, заработок с которой распределялся уравнительно. Первоначально предполагалось, что в такие коммуны будут объединяться исключительно передовые, сознательные рабочие. Но фактически коммуны нередко складывались из молодых, малоквалифицированных рабочих, стремившихся не столько к росту коллективизма и производительности труда, сколько к обеспечению некоего небольшого гарантированного заработка, удовлетворяющего минимальные потребности. Это послужило в 1931 г. основанием для осуждения коммун как вводящих мелкобуржуазную уравниловку[131].

В 1929 г. возникло движение за добровольное снижение расценок и пересмотр норм. В конце мая 1929 г. с такой инициативой выступили ленинградские рабочие[132]. Вопрос о нормах и расценках был в 20-е годы (да и сейчас остается) одним из самых болезненных вопросов во взаимоотношениях рабочих и администрации. Произвольный пересмотр норм и снижение расценок администрацией нередко приводили к трудовым конфликтам, вплоть до забастовок. Взяв пересмотр норм в свои руки, рабочие стремились не только почувствовать себя хозяевами производства, но и на деле вести себя как хозяева. Принимать меры, прямо не ведущие к росту заработков (и даже наоборот), ради стимулирования увеличения выработки могут только люди, считающие себя действительными хозяевами своего рабочего дела.

К сожалению, хозяйственные руководители не изменили своего прежнего отношения к пересмотру норм и расценок, рассматривая его лишь как средство давления на рабочих, побуждающее их поднимать выработку. Добровольный пересмотр норм и расценок не был подкреплен материальными стимулами. Это движение свелось к эксплуатации энтузиазма рабочих и поэтому, не получив широкого распространения, в значительной мере угасло, хотя и не исчезло совсем.

Началось также широкое распространение бригадного хозрасчета. Первая хозрасчетная бригада была создана в феврале 1931 г. литейщиками Невского машиностроительного завода[133]. На Киевском машиностроительном заводе им. В. И. Ленина, выступившем одним из инициаторов этого почина, к 1 июля 1931 г. работало 128 хозрасчетных бригад, охвативших более тысячи человек. К 1 апреля 1932 г. более 1/3 рабочих в важнейших отраслях промышленности состояли в хозрасчетных бригадах. По данным ЦК профсоюза рабочих машиностроения, бригадный хозрасчет охватывал в 1932 г. 37,9 % металлистов[134].

В рамках бригадного хозрасчета повседневное руководство бригадой со стороны администрации предприятия заменялось заключением между бригадой и администрацией договора, в котором бригада брала на себя обязательства достичь запланированных производственных результатов при снижении себестоимости, обеспечив определенное сокращение затрат сырья, материалов, рабочего времени и т. д. Бригады не только улучшали качество экономических расчетов, на основе которых строили свою деятельность, но и стремились обрести экономическую самостоятельность, взять на себя экономическую ответственность за дело. Работа в хозрасчетных бригадах демонстрировала трудящимся зависимость результатов труда и затрат от общих условий организации и планирования производства на предприятии. Постепенно они начали осознавать необходимость участия в решении этих вопросов, поначалу стараясь добиться лишь более качественного их решения администрацией предприятия. Так, 36 токарей-карусельщиков Ленинградского завода-втуза котло-турбостроения обратились с открытым письмом к начальнику цеха:

«…Самым слабым звеном во всей нашей работе оказалось внутризаводское планирование…

…Мы готовы сделать и сделаем все, что в наших силах, чтобы план перевыполнить. Подтяните техническое руководство, установите действительное единоначалие, и в первую очередь поставьте дело планирования, ускорьте переход на хозрасчет»[135].

Таким образом начала ощущаться необходимость самостоятельного участия рабочих в планировании производства. В декабре 1928 г. VIII съезд профсоюзов принял резолюцию, в которой говорилось: «Отмечая, что существующая система планирования чрезвычайно затрудняет участие профорганов и рабочих масс в выработке планов, съезд обращает внимание ВСНХ и НКПС на необходимость усовершенствования системы планирования промышленности и транспорта и поручает ВЦСПС совместно с ВСНХ и НКПС разработать конкретный порядок прохождения как годовых, так и пятилетнего планов развития промышленности с таким расчетом, чтобы обеспечить широкое участие рабочих масс и профсоюзных организаций сверху донизу в разработке этих планов»[136].

Вскоре потребность рабочих принять активное участие в улучшении дела планирования и организации производства вылилась в движение за встречный промфинплан. Это движение возникло в одном из цехов Ленинградского завода текстильного машиностроения им. К. Маркса, а затем распространилось на все предприятия города. 30 июля 1930 г. «Правда» опубликовала их призыв к рабочим металлургических предприятий последовать примеру машиностроителей. В январе 1931 г. рабочие завода «Электроаппарат» обратились ко всем рабочим Советского Союза с предложением: «Немедленно начать снизу (от бригады) проработку встречных промфинпланов борьбы за качественные показатели»[137]. На предприятиях стали создаваться планово-оперативные группы из рабочих и специалистов для проработки встречных промфинпланов. Это движение привело затем к возникновению сменно-встречного планирования, к разработке и принятию ударными бригадами встречных плановых заданий для каждой смены[138].

Встречный промфинплан позволял инициативе рабочих выйти за пределы бригады, цеха и даже предприятия, включившись в проработку плановых вопросов, затрагивавших отношения данного коллектива со смежниками и с хозяйственно-экономическими органами. От своего рабочего места, от решения узкопроизводственных проблем рабочие поднимались до активного включения в важнейшие моменты социально-экономических отношений социализма, подводя под социалистическое плановое хозяйство массовую социальную базу. Рабочий учет и контроль получили форму, позволявшую ему органически войти в систему отношений планирования общественного производства.

«…Контрольные цифры Госплана, трестов и заводуправлений, спущенные вниз, должны быть выверены рабочими на основе своей практики, а затем пойти в обратный путь – от станка к заводоуправлению, к тресту, к Госплану с новыми максимальными хозяйственными наметками». При этом рабочие и специалисты ставили не только вопросы повышения выработки, снижения затрат и т. п. Поднимались такие проблемы, как изменение специализации предприятия, перераспределения номенклатуры производства между смежными предприятиями. На заводе имени Сталина в ходе обсуждения встречного плана было предложено перейти от штучного выпуска мелких турбин к серийному производству крупных. Рабочие Московского инструментального завода предложили провести специализацию между ними и Сестрорецким, Тульским и Златоустовским заводами, которые до этого выпускали одни и те же типоразмеры инструментов едва ли не по всей их гамме[139].

Участие рабочих в выработке встречного плана влекло за собой и постановку вопроса об их участии в контроле за выполнением этого плана: «…рабочие, создавшие встречный промфинплан, должны иметь постоянное наблюдение за оперативным планированием производства»[140]. Экономисты уже ставили проблему развития созданного творчеством масс встречного промфинплана вплоть до полной перестройки всей системы планирования. Б. С. Борилин писал в связи с этим: «Огромную прямо революционную роль играет встречный промфинплан, который полностью должен изменить, перестроить нашу плановую систему»[141].

Однако встречный план очень быстро столкнулся с хозяйственно-политическими условиями, не желавшими перестраиваться «под встречный», а, наоборот, оттеснявшими встречный промфинплан в сторону. Это проявилось в явно выраженном стремлении хозяйственников брать заниженные планы, чтобы застраховать себя от срывов. Такое стремление было вполне объяснимо в условиях, когда любой срыв влек за собой жесткую административную, а подчас судебную ответственность. Незаинтересованность хозяйственников во вскрытии резервов, в работе с высоким напряжением, чреватой неудачами, которые могли им дорого обойтись, распространялась и на руководителей профсоюзных органов. «…Эффективность массовых предложений понижается равнодушным отношением профорганизаций к постановке учета экономического эффекта и премированию рабочих за предложения», – отмечал М. Рафаил[142].

Другой формой, направленной на укрепление взаимодействия трудовых коллективов смежников и также рожденной инициативой рабочих масс, стал «общественный буксир». «Общественный буксир» зародился на шахте им. Артема в Донбассе, когда шахтеры послали бригаду из лучших рабочих и специалистов ликвидировать отставание на соревнующейся с ними шахте им. Октябрьской революции[143]. Активность в распространении этого почина проявили ленинградские рабочие. К октябрю 1930 г. в Ленинграде на «общественный буксир» было взято 25 заводов[144]. На 1 июля 1931 г. в стране действовало 413 «буксирных» бригад (10 486 человек), на 1 января 1933 г. – 1019 бригад (25 975 человек)[145]. 19 июля 1931 г. газета «Правда» оценила «общественный буксир» как «опыт социалистической взаимопомощи»[146].

Взаимодействие между коллективами смежников налаживалось и в других формах. Рабочие завода «Красный путиловец» в Ленинграде 28 января 1929 г. предложили организовать перекличку с заводами – поставщиками сырья[147]. «Перекличка цехов и заводов» помогала выявлению хозяйственных проблем смежных производств, налаживанию более прочных кооперационных связей. Этой цели служили также конференции смежных производств, социалистическое соревнование между потребителями и поставщиками.

Однако развитие социалистического соревнования и других форм инициативы рабочего класса в сфере производства натолкнулось на серьезнейшие препятствия. Рабочая инициатива, выражая, пусть и в далеких от совершенства формах, объективные экономические потребности, будучи реальным проявлением социально-экономического творчества пролетариата, все же осталась как бы по ту сторону складывающейся экономической структуры социализма, как вроде бы желательный, но не обязательный довесок к этой структуре. Как ни прискорбно это констатировать, но творчество масс в конечном счете не оказало тогда сколько-нибудь заметного влияния на устойчивые, закрепленные формы хозяйственного механизма, не смогло стать силой, преобразующей этот механизм. Наоборот, бюрократические деформации, складывающиеся в производственных отношениях социализма и закрепленные в формах хозяйственного механизма, оказали негативное влияние на результаты социально-экономического творчества масс, постепенно отторгая формы, созданные этим творчеством.

Инициатива масс встречала широкую поддержку, но лишь на словах. Приказов и инструкций о развитии соревнования и распространении починов хватало с избытком, но это вело только к формализации инициативы. Если инициатива снизу встречает упорное сопротивление стереотипов хозяйствования, то остаются лишь две возможности. Либо массы ломают эти стереотипы, либо идеологическая поддержка и понукание инициатив, «не вписывающихся» в хозяйственную систему, приводят к их формальному распространению, рассчитанному на показную шумиху.

Некоторые представители партийных организаций на местах сознавали, что одними призывами к рабочему классу соревнование не исчерпывается, грозя иначе превратиться в прикрытый цветистыми фразами понукающий рефрен: «Давай, давай!» Еще не была забыта – хотя бы на словах – ленинская постановка вопроса в статье «Как организовать соревнование», связывавшая социалистическое соревнование с развертыванием всенародного учета и контроля, и потому, например, МК ВКП (б) и МК ВЛКСМ записали в своем обращении: «…тащить на суд масс вопросы повседневной экономики»[148]. Но этот призыв повис в воздухе. Партийная и советская бюрократия вовсе не желала выставлять свои ошибки и промахи на суд масс.

Опасения о выхолащивании сути соревнования были небеспочвенными. Член Президиума ВСНХ И. А. Краваль в 1929 г. констатировал: «…опыт работы истекших месяцев показывает, что большинство рабочих еще не участвуют в соревновании. Мы нередко значительную часть парадного соревнования принимаем за действительность. К сожалению, нередки случаи, когда в ряде районов и на ряде предприятий ограничились только парадной частью соревнования. Работа по проверке выполнения принятых на себя обязательств поставлена слабо, а в ряде случаев совершенно отсутствует»[149].

Если бы это были только трудности роста, то на этих оценках, может быть, и не стоило бы заострять внимание. Однако дальнейшее развитие событий свидетельствовало, что проявления рабочей инициативы во все большей степени попадают в положение лишь подсобных средств для поднятия выработки и отторгаются в тех случаях, когда начинают хоть в какой-то мере посягать на прерогативы административной иерархии управления, требовать изменений в привычных стереотипах существования управленческого аппарата.

Сводка Уралпрофсовета за 28 сентября 1930 г. дает немало примеров, достигнутых за счет соревнования роста качества продукции, добровольного пересмотра норм и расценок, роста увлеченности рабочих своим трудом. Но наряду с этим нередко указываются и такие факты, когда ударничество в труде достигается за счет удлинения рабочего дня, вольного обращения с техникой безопасности и т. д.[150] Факты подобного рода были повсеместным явлением в строительстве, но, как показывает сводка, в промышленности соревнование нередко сводилось к тем же требованиям – темпы любой ценой, план любой ценой. Такое соревнование поддерживалось и поощрялось. Напротив, когда рабочие намеревались заглянуть немного дальше собственного носа и действительно вынести на собственный суд вопросы повседневной экономики, то результаты оказывались иными.

«Общественный буксир», рожденный собственной инициативой рабочих в 1931 г., получил в следующем, 1932 г., наибольший размах. Однако затем движение пошло на убыль. Слишком уж неприятными для администрации предприятий, да и вышестоящих хозорганов, были самостоятельные выяснения рабочими обстоятельств плохой работы того или иного завода и, более того, успешное практическое доказательство того, что рабочие и специалисты своими усилиями могут решить задачи, о которые спотыкаются руководящие хозяйственники. Да и вообще – приходят на завод чужие люди, с другого предприятия, а то и вообще из другого ведомства, суют свой нос куда не надо, да еще и учат как работать!

Незавидной оказалась и судьба хозрасчетных бригад. Между ними началось соревнование за проведение режима экономии, за снижение себестоимости продукции, но оно тут же оказалось «возмутителем спокойствия». О том, какие результаты по снижению себестоимости были достигнуты в годы первой пятилетки, я уже говорил. Вместо снижения она начала расти. И не удивительно. Обследование, проведенное Наркомфином в первом полугодии 1931 г., установило: «…Какое имеется в работе завода общее снижение себестоимости и какова его прибыль, определить невозможно… за отсутствием калькуляций по всему производству»[151]. В условиях борьбы за план и темпы любой ценой, когда хозрасчетные итоги деятельности предприятия отходили на задний план, трудно было рассчитывать на иные последствия, сказавшиеся и на хозрасчетных бригадах. «…После 1932 г. движение по созданию хозрасчетных бригад пошло на убыль, так как отсутствие подлинного хозрасчета как в цехе, так и на предприятии в целом сводило на нет усилия таких бригад»[152].

В безвыходную ситуацию было поставлено встречное планирование. Эта форма плановой работы могла стать эффективным орудием раскрепощения инициативы трудового коллектива. Встречный план создавал возможность выдвижения коллективами таких плановых проектов, которые основывались на непосредственном производственном опыте трудящихся, на их собственных экономических интересах, на практике взаимодействия со смежниками. На такой основе реальной становилась критическая проверка трудящимися первоначальных наметок плановых органов. Для этого трудовой коллектив должен был получить определенную самостоятельность в плановой работе, определенный статус для своего встречного плана, определенные права по решению плановых вопросов. Соответственно должны были быть определены, т. е. поставлены в четкие границы, и прерогативы вышестоящих плановых органов. Однако такая постановка вопроса не устраивала ни хозяйственную, ни политическую бюрократию, стремившуюся сохранить за собой монополию на установление всех условий производства, на командование трудовыми коллективами. Сразу же обнаружилось стремление бюрократии поставить встречное планирование в жесткие рамки, превратить его лишь в способ значительного повышения заданий, спущенных сверху.

Журнал «На плановом фронте» одергивал: «В очень многих случаях встречный промфинплан понимается как самостоятельный план, особый план, идущий снизу навстречу другому плану, идущему «сверху». Это прямо противоречит основным принципам социалистического планирования» (20.)[153]. Журнал, правда, стыдливо оговаривался, что допустимы и «два плана», если в хозяйственном аппарате не изжиты еще бюрократические извращения. Но такое понимание роли плана, идущего снизу, превращало его неизбежно в придаток к решениям вышестоящих органов. В этих условиях декларация: «Разработка массами встречных планов должна быть обеспечена с самого начала как органическое звено всей работы над планом плановых органов, ведомств, Госплана, объединений и заводоуправлений, обязанных к началу составления встречного плана сообщить рабочим организациям необходимый минимум показателей (народнохозяйственный лимит топлива, сырья, капитальных работ, потребность в изделиях и т. д.)»[154], – оборачивалась пустым благопожеланием.

Рабочие инициативы не получили поддержки со стороны политических руководителей, и потенциал самостоятельной организованности рабочего класса оказался недостаточным, чтобы против воли своих лидеров все же сломать бюрократическую систему хозяйствования.

Несмотря на такие неблагоприятные условия, рабочие инициативы угасли не сразу. Энергия и настойчивость рабочего класса, пробужденные борьбой за дело социализма, не позволяли отступать, когда речь шла о том, чтобы собственными усилиями выправить недостатки, проявлявшиеся то на том, то на другом участке социалистического строительства. Только героизм рабочего класса оказался способен преодолеть многочисленные трудности и ошибки в развитии народного хозяйства, позволил экономике удержать в целом высокие темпы индустриального развития.

Но ведь, не пойдя на эти героические усилия, не жертвуя жизненным уровнем населения, наверное, нельзя было сохранить запланированные темпы индустриализации?

Давайте разберемся, для чего и почему потребовались эти жертвы и что бы случилось, если бы они не были принесены.

Была ли достигнута цель – увеличить темпы экономического развития страны? Нет. Если сравнить темпы роста промышленности в 1926–1928 гг., предшествующих пятилетке, когда уже завершился восстановительный процесс в промышленности, то вырисовывается следующая картина: в 1926–1928 гг. среднегодовые темпы прироста промышленного производства составляли 21,7 %, а в годы первой пятилетки —19,2 %[155]. Причем прирост капиталовложений в 1926–1928 гг. был несравненно меньше, чем в годы пятилетки. Фактическая кривая роста промышленного производства по годам пятилетки оказалась близка к многократно осужденной «затухающей кривой». Этот идеологический ярлык приобрел силу поистине символа веры. Не стоит удивляться, что экономист Б. С. Борилин, привычно осуждая установку на «затухающую кривую» как «троцкистскую», противопоставляет ей первую пятилетку, наглядно демонстрирующую, по приведенным им самим фактическим данным, именно эту же самую «затухающую кривую»[156].

Такое распределение темпов роста промышленности по годам было прямым следствием авантюристического курса на безоглядное наращивание капиталовложений. Экономика не справлялась с непомерно разбухшим капитальным строительством. Темпы роста объемов производства и производительности труда стали падать, цены и себестоимость – расти. Тем самым была сорвана реальная возможность провести экономику по пути, намечавшемуся отправным вариантом пятилетки, а может быть, и достичь наметок оптимального варианта[157].

Стоило, видимо, прислушаться к специалистам Госплана, предлагавшим именно эти два варианта пятилетки, не подвергать отправной вариант осуждению как минималистский, а тем более не пытаться вырваться за пределы оптимального варианта, и так составленного в расчете на возможно более благоприятные условия.

Один из разработчиков первой пятилетки С. Г. Струмилин пытался предостеречь против вступления на этот путь. Он заявил на VI Всесоюзном съезде плановых работников в сентябре 1929 г., что считает преждевременными разговоры о превращении пятилетки в четырехлетку или трехлетку. Не надо делать скороспелых выводов на основании успехов отдельных участков народного хозяйства[158]. Но возражения прекратились, когда И. В. Сталин на XVI съезде ВКП (б) широковещательно объявил о том, что задания пятилетнего плана по нефтяной промышленности будут выполнены в 2,5 года, по торфяной промышленности – в 2,5, по общему машиностроению – в 2,5, по сельскохозяйственному машиностроению – в 3, по электротехнической промышленности – в 3 года[159]. Сталин рисовал картину непрерывно растущих темпов развития промышленности: 1928/29 г. – 124,3 %; 1929/30 г. – 132, 1930/31 г. – 147 %.

Но, может быть, тут просто несколько преувеличенный оптимизм, вызванный беспрецедентными успехами? И потом, пятилетку ведь все же выполнили досрочно, за 4 года?

Вот лежит передо мной на столе небольшая книга в темно-синем переплете, с потускневшими золотыми буквами на обложке: «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР»[160]. Стоит только заглянуть в нее, чтобы убедиться в мифологическом характере досрочного выполнения первой пятилетки. Она была сорвана в сельском хозяйстве по всем показателям, в промышленности – по подавляющему большинству[161]. Особенно сильный провал произошел по качественным показателям – вопреки плану выросли себестоимость продукции, фондоемкость, цены, менее чем наполовину был достигнут запланированный прирост производительности труда[162]. Секретная директива Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 февраля 1933 г. гласила: «Воспретить всем ведомствам, республикам и областям до опубликования официального издания Госплана СССР об итогах выполнения первой пятилетки издание каких-либо других итоговых работ как сводных, так и отраслевых и районных с тем, что и после официального издания итогов пятилетки все работы по итогам могут издаваться лишь с разрешения Госплана»[163].

И хотя даже официальные цифры демонстрировали невыполнение пятилетки по широкому кругу показателей, никто уже не осмеливался опровергать насквозь лживые победные реляции типа этой: «…задания пятилетнего плана об улучшении материального положения трудящихся города и деревни выполнены, а по решающим и основным показателям перевыполнены»[164]. Не случайно, однако, в официальных итогах пятилетки отсутствуют показатели потребления в натуральном выражении.

Несмотря на то что плановые наметки не были достигнуты, СССР сделал беспрецедентный шаг вперед по пути индустриализации народного хозяйства. Но можно было бы избежать многих неоправданных потерь, если бы планирование не подменялось нередко простой волевой установкой на увеличение темпов. Попытки выполнить план в 2,5–3 года нанесли эффективности экономики серьезный ущерб.

Поэтому не выдерживает элементарной критики распространенное заблуждение, что И. В. Сталин является изобретателем гениального управленческого приема – дать заведомо нереальные задания, вынудить их выполнять под угрозой разного рода санкций, вплоть до самых жестких, и в результате хотя и не получить запланированный результат, но все же получить нечто среднее между строго рациональным и заведомо нереальным результатом. Практика первой пятилетки, однако, неопровержимо свидетельствует, что такой прием приводит к значительному перенапряжению сил, к снижению качественных экономических показателей, к перерасходу ресурсов – и в итоге все равно не дает возможности выскочить из рамок того, что определяется объективными экономическими условиями.
•••••••
Примечания
77. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 303, 330.
78. Маслова Н. С. Производительность труда и заработная плата в промышленности СССР (1928–1932 гг.). М.: Наука, 1983. С. 13.
79. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 28.
80. Цит. по: Струмилин С. Г. Проблемы планирования в СССР. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. С. 136.
81. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. М. – Л.: Стандарты и рационализация, 1933. С. 48.
82. XVI съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 177, 531.
83. XVI съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. С. 225.
84. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 222–223
85. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 224, 510.
86. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 539, 547–550, 554–555.
87. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 305.
88. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 391.
89. Касьяненко В. И. Завоевание экономической независимости СССР (1917–1940 гг.). М.: Политиздат, 1972. С. 151–152.
90. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 309–310, 346, 518, 530, 535.
91. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. 1931. C. 332, 403, 434, 541, 564.
92. Гинзбург С.3. О прошлом – для будущего. М.: Политиздат, 1986. С. 91, 99.
93. Так же. С. 136.
94. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. С. 403.
95. Гинзбург С.3. О прошлом – для будущего. С. 78.
96. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. М.: Политиздат, 1984. С. 151–152.
97. Гинзбург С.3. О прошлом – для будущего. С. 64.
98. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. С. 141.
99. Гинзбург С.3. О прошлом – для будущего. С. 133.
100. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. С. 160–164.
101. Маслова Н. С. Производительность труда и заработная плата в промышленности СССР (1928–1932 гг.). М.: Наука, 1983. С. 17–18, 20–21.
102. Маслова Н. С. Производительность труда и заработная плата в промышленности СССР (1928–1932 гг.). С. 18.
103. История советского рабочего класса. Т. 2. М.: Наука, 1984. С. 194.
104. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. С. 164.
105. История советского рабочего класса. Т. 2. С. 200.
106. Рабочий класс и индустриальное развитие СССР. М.: Наука, 1975. С. 101.
107. История советского рабочего класса. Т. 2. С. 199.
108. История СССР. 1968. № 3. С. 62.
109. Правда. 1988. 28 окт.
110. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 223.
111. Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). М.: Мысль, 1964. С. 163.
112. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. М. – Л.: Стандарты и рационализация, 1933. С. 268, 29.
113. Дьяченко В. П. История финансов СССР (1917–1950 гг.). М.: Наука, 1978. С. 160, 260.
114. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 50.
115. Цит. по: Правда, 1988, 21 окт.
116. Дьяченко В. П. История финансов СССР (1917–1950 гг.). М.: Наука, 1978. С. 169.
117. В. П. Дьяченко приводит данные о размерах бюджетного финансирования капиталовложений, но их оказалось невозможно сравнить с общей суммой вложений в промышленность, ибо разные источники приводят значительно расходящиеся данные о капиталовложениях. И. В. Сталин в докладе на XVI съезде ВКП (б) приводил эти данные дважды и каждый раз называл различные ряды цифр, отличающиеся в свою очередь от данных, приведенных на этом же съезде В. В. Куйбышевым (XVI съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 26, 50, 477). Различные данные (к тому же несопоставимые) приводит и сам В. П. Дьяченко (Дьяченко В. П. История финансов СССР (1917–1950 гг.). М.: Наука, 1978. С. 152, 168), расходясь при этом с данными «Истории социалистической экономики СССР» (История социалистической экономики СССР. Т. 3. М.: Наука, 1977. С. 152, 248).
118. Рассчитано по: История социалистической экономики СССР. Т. 3. М.: Наука, 1977. С. 486–487; 43. С. 262.
119. Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустриализации СССР (1926–1937 гг.). Киев: Наукова думка, 1979. С. 22, 247, 220.
120. Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустриализации СССР (1926–1937 гг.). С. 132.
121. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. М. – Л.: Стандарты и рационализация, 1933 г. С. 254.
122. XVI конференция ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: Госполитиздат, 1962. С. 189.
123. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 43.
124. Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). М.: Мысль, 1964. С. 174.
125. Баевский И. Фонды коллективного потребления: об уровне жизни пролетариата СССР. М. – Л.: Гос. соц. – экон. изд-во, 1932. С. 26.
126. Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустриализации СССР (1926–1937 гг.). Киев: Наукова думка, 1979. С. 124.
127. Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). М.: Изд-во МГУ, 1966. С. 134.
128. Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). М.: Мысль, 1964. С. 172.
129. Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 136.
130. История советского рабочего класса. Т. 2. М.: Наука, 1984. С. 235.
131. Лебедева Н. Б., Шкаратан О. И. Очерки истории социалистического соревнования. Л.: Лениздат, 1966. С. 103–104.
132. Вопросы истории. 1978. № 3. С. 204.
133. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. М.: Политиздат, 1984. С. 159.
134. Ведущая роль рабочего класса в реконструкции промышленности СССР. М.: Мысль, 1973. С. 113, 124.
135. Ведущая роль рабочего класса в реконструкции промышленности СССР. С. 114.
136. Восьмой съезд профсоюзов СССР (10–24 декабря 1928 г.). Пленумы и секции. Полный стенограф. отчет. М.: Изд-во ВЦСПС, 1929. С. 554.
137. Лебедева Н. Б., Шкаратан О. И. Очерки истории социалистического соревнования. Л.: Лениздат, 1966. С. 108–109.
138. Там же. С. 111–112.
139. Большевик. 1930. № 15–16. С. 17, 19, 20.
140. Большевик. 1930. № 18. С. 59.
141. Большевик. 1931. № 5. С. 37.
142. Большевик. 1931. № 5. С. 54.
143. Ведущая роль рабочего класса в реконструкции промышленности СССР. С. 105.
144. Лебедева Н. Б., Шкаратан О. И. Очерки истории социалистического соревнования. С. 107–108.
145. История советского рабочего класса. Т. 2. С. 269.
146. Партия в период наступления социализма по всему фронту, создания колхозного строя (1929–1932 гг.): Документы и материалы. М.: Госполитиздат, 1961. С. 389.
147. Социалистическое соревнование на предприятиях Ленинграда в годы первой пятилетки (1928–1932 гг.): Сб. документов и материалов. Л.: Изд-во ЛГУ, 1961. С. 44.
148. Борьба КПСС за социалистическую индустриализацию страны и подготовку сплошной коллективизации сельского хозяйства (1926–1929 гг.): Документы и материалы. М.: Госполитиздат, 1960. С. 459.
149. Большевик. 1929. № 15. С. 31.
150. Партия в период наступления социализма по всему фронту, создания колхозного строя (1929–1932 гг.): Документы и материалы. М.: Госполитиздат, 1961. С. 322–324.
151. Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустриализации СССР (1926–1937 гг.). С. 162.
152. Лебедева Н. Б., Шкаратан О. И. Очерки истории социалистического соревнования. С. 111.
153. На плановом фронте. 1931. № 27. С. 25.
154. На плановом фронте. 1931. № 7. С. 3.
155. История социалистической экономики СССР. Т. 3. М.: Наука, 1977. С. 107.
156. Большевик. 1933. № 1–2. С. 79, 87.
157. Коммунист. 1987. № 18. С. 83–84.
158. Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. С. 128.
159. XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 27, 50.
160. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. М. – Л.: Стандарты и рационализация, 1933.
161. Коммунист. 1987. № 18. С. 83–84.
162. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. С. 14, 268; Маслова Н. С. Производительность труда и заработная плата в промышленности СССР (1928–1932 гг.). М.: Наука, 1983. С. 17–18; Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустриализации СССР (1926–1937 гг.). С. 129.
163. Правда. 1988. 28 окт.
164. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. С. 31.