http://mamlas.livejournal.com/ (![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png)
mamlas.livejournal.com) wrote in ![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png)
eto_fake2012-10-21 01:31 am
mamlas.livejournal.com) wrote in eto_fake2012-10-21 01:31 am
Entry tags:
Фейковые новости Рунета
Есть ли «маркеры вранья», по которым легко можно отличить фейковую новость от истинной? Какая фраза запоминается больше: последняя или, все-таки, первая?
Филолог Анна Потсар рассуждает о фейках в Интернете. ©
Но в любом случае и фейки, фейковая информация, и вот какие-то сатирические недостоверные новости - они полезны для нас. Первое, фейковые новости тренируют нашу способность распознавать, где все-таки, нам наврали, тренирует нашу квалификацию речевую. Потому что, в конце концов, мы смотрим на эту неопределенность сведений, мы смотрим на отчетливо нацеленное, выстроенное в одном направлении повествование и думаем: что-то тут не так. И может быть, мы постепенно натренируемся распознавать целенаправленный текст от какого-то искреннего, не выстроенного с некоторым намерением.
Иными словами, некая модель восприятия того или иного события, конечно же, задается какими-то первыми сведениями о нем. Это вот такой механизм, такой стандартный механизм, он вот так стандартно работает. Это не то, что я только что придумала, это не то, что касается восприятия каких-то определенных конкретных событий. Нет, это вот так повсеместно. Последняя фраза, к сожалению, ничего уже тут не изменит, если мы привыкли думать, что Путин женился на Кабаевой, Людмила Путина ушла в монастырь, и трагедия в Крымске была техногенной (это был сброс намеренный воды из водохранилища), и все такое. Мы, так или иначе, ориентируемся на ту оценку ситуации, которая поступила в наш разум самой первой и как-то выстроила дальнейшие ментальные реакции. И вот: в результате сколько не оправдывайся, сколько не отрицай: «не было такого, не было такого», но осадок остаётся, мы помним: что что-то такое было вот с этими людьми, вот в этом контексте, вот с этими участниками, вот с этими действиями.
Но, конечно, этот эффект дружеского доверительного общения полностью отключает у нас логическое в нашем восприятии. Штирлиц обманывал нас, говоря, что запоминается последняя фраза. Запоминается первая фраза. Неважно, как она запоминается, важно, что мы запомнили субъект действия, что было какое-то действие, и запомнили какую-то оценку этого действия, которая была нам предложена первой. Мы запоминаем первую оценку. Все последующее мы уже воспринимаем через призму усвоенной нами самой первой оценки. Вот назвали что- то в первых строчках терактом. Все - значит, это будет дальше только теракт. Пойди, измени стереотип. Это невозможно сделать, ничего не произойдет. Изменить стереотип гораздо сложнее, чем создать новый.
И очень много ситуаций в обществе, когда есть какая-то недоговоренность со стороны власти. Она всегда восполняется информацией, якобы, из проверенных источников, которым мы доверяем. Как же эта девушка сама там была, вот она оттуда, этот молодой человек сам спас, не знаю, корову и спасся тоже. Мы верим тому, что к нам кажется ближе. Нам же кажется, что социальные сети - это такое пространство, где все очень близки, где все связаны друг с другом: шесть шагов от одного до другого, от одного конца света до другого конца света, от любого человека до любого человека. Шесть шагов - это очень близко, это очень мало, нам кажется, что мы со всеми связаны и мы начинаем доверять этой связи, и мы не чувствуем, где именно нас начинают использовать, сбрасывая ту информацию, которую мы, вообще-то, должны воспринимать не эмоционально, а рационально. Мы должны ее оценивать с помощью логики и разума.
Трагедия в Крымске очень активно обсуждалась в блогах. Были обсуждаемы разные записи тоже из социальных сетей. Якобы жителей Крымска или ближайших городков, ближайших деревень, которые в деталях тоже описывали, что с ними происходило, и естественно, с эмоциональной точки зрения хотелось верить в то, что все это так ужасно, в то, что маленький человек боролся один со стихией и как-то там поборол ее, и спас семью. И потом вдруг более квалифицированные люди, которые приходили в обсуждение с комментариями, задавали очень простые вопросы простого фактического содержания. Ну, например: как человек может плыть против такого потока, который там был? Т.е. если там была шесть метров волна, либо человек не мог из нее выплыть. Вот одно из двух. Или элементарное противоречие логическое, нарушен закон противоречия. Ну, много таких примеров было вот именно в момент обсуждения этой трагедии.
Дальше все это обрастает деталями. Детали могут быть достоверны. Можно там указать стоимость свадебного платья, можно, не знаю там, перечислить список музыкальных произведений, которые исполнялись во время мероприятий торжественно. Можно говорить все что угодно. Но сам факт, который лег в основу вот этой раскручиваемой цепочки, вот этой нарастающей детализациии, сам факт очень и очень неопределенно преподнесен. И вот эту вот неопределенность нужно увидеть. Это просто формулировки, не указано место, не указано время, не указан источник, не указано ничего. И везде какие-то слова: какой-то, где-то, когда-то, один человек, некоторый, кто-либо. В общем, вот что-нибудь такое. Общая неопределенность в исходной информации. А дальнейшее, пожалуйста, детализируется сколько угодно.
Вот эти две престранные новости объединяет примерно один и тот же механизм генерирования. С одной стороны, мы опираемся на какую-то реальность, на какую-то недосказанность реальности. Мы никогда не знали, что связывает Путина и Кабаеву, никогда не знали, почему Людмила Путина так редко показывается на публике, это недоступно обывателю, эта информация от него скрыта. Ну, может быть он хочет знать, народ хочет знать. И вот он хочет знать какие-то подробности частной жизни, такое свойство этого народа. И, конечно же, есть спрос – нате вам предложение. Появляется какая-то сплетня, какой-то слух, а текст такой сплетни, такого слуха обычно возникает либо в каких-то не очень престижных статусных интернет-СМИ, либо где-то в блогах. И выглядит примерно так. Одна моя знакомая рассказала, или один бизнесмен, который не хотел бы называть свое имя, присутствовал лично, видел своими глазами вот при том-то и том-то и т.д. Т.е. самое первое, конечно же, явление, первое свойство такого текста фейкового – это неопределенность, модальность неопределенности. Кто-то, где-то. Да? Кто-то где у нас порой? Вот такая постановка вопроса.
Вот вспомним очень тоже давнюю историю, сплетню, слух о том, что Владимир Путин женился на Алине Кабаевой, и свадьба происходила где-то очень таинственно, где-то, где нам не говорили. И потом у них родился ребенок, и все очень таинственно и очень загадочно, и с какими-то ссылками на непроверенные источники. Потом была такая же чудесная история с тем, что жена Владимира Путина оказалась в монастыре. Вот какая-то девушка, с которой кто-то знаком, когда-то вдруг видела ее в Псковском монастыре и из чего сделала вывод, что Людмила Путина ушла в этот монастырь.
В телевизоре, конечно, все врут, но в блогах тоже не все правда. Нельзя быть такими наивными людьми. И может быть имеет смысл выработать какие-то механизмы оценки той информации, которую мы получаем из, казалось бы, такого частного публичного общения. Я, конечно, не буду рассуждать о журналистских приемах фактчекинга. Это не очень доступно рядовому гражданину. У него нет возможности срочно перезвонить, не знаю, в налоговую службу федеральную или Онищенко на мобильный телефон, и спросить: так, все-таки, что же, что случилось-то? Но какие-то формальные признаки вранья, дезинформации, лингвистические признаки мы можем обнаружить. Они довольно просты, как ни странно.
Что я имею в виду? Я имею в виду, что раньше мы все верили телевизору и газетам, там неважно: стоило это делать или нет. Но вот мы верим: «В газете написано - там не соврут, по телевизору сказали - там врать не будут». В общем, понятная ситуация. До какого-то момента она такой сохранялась в нашем общественном представлении. Потом вдруг мы все обнаружили существование Интернета, а потом вдруг мы все открыли для себя блоги, потом вдруг мы обнаружили, что мы можем следить за информацией не по телевизору, не в газете, а через записи какого-то частного человека, с которым мы может быть очень отдаленно знакомы. И оказалось, что мы доверяем этому человеку больше, чем телевизору, больше, чем газете; вплоть до того, что у нас изменилась совершенно картина мира. Мы теперь думаем: «Ага, в блоге написано - ну, точно, правда, а в телевизоре все врут».
Роль Интернета в нашей жизни очень трудно преувеличить. Вот одно из последствий того, что мы все увлечены Интернетом – это изменение отношения к информации, и изменения, я бы сказала так, изменения категорий доверия, в принципе, к тому, что говорят другие люди, что публикуют в Интернете.
Филолог Анна Потсар рассуждает о фейках в Интернете. ©
Но в любом случае и фейки, фейковая информация, и вот какие-то сатирические недостоверные новости - они полезны для нас. Первое, фейковые новости тренируют нашу способность распознавать, где все-таки, нам наврали, тренирует нашу квалификацию речевую. Потому что, в конце концов, мы смотрим на эту неопределенность сведений, мы смотрим на отчетливо нацеленное, выстроенное в одном направлении повествование и думаем: что-то тут не так. И может быть, мы постепенно натренируемся распознавать целенаправленный текст от какого-то искреннего, не выстроенного с некоторым намерением.
Иными словами, некая модель восприятия того или иного события, конечно же, задается какими-то первыми сведениями о нем. Это вот такой механизм, такой стандартный механизм, он вот так стандартно работает. Это не то, что я только что придумала, это не то, что касается восприятия каких-то определенных конкретных событий. Нет, это вот так повсеместно. Последняя фраза, к сожалению, ничего уже тут не изменит, если мы привыкли думать, что Путин женился на Кабаевой, Людмила Путина ушла в монастырь, и трагедия в Крымске была техногенной (это был сброс намеренный воды из водохранилища), и все такое. Мы, так или иначе, ориентируемся на ту оценку ситуации, которая поступила в наш разум самой первой и как-то выстроила дальнейшие ментальные реакции. И вот: в результате сколько не оправдывайся, сколько не отрицай: «не было такого, не было такого», но осадок остаётся, мы помним: что что-то такое было вот с этими людьми, вот в этом контексте, вот с этими участниками, вот с этими действиями.
Но, конечно, этот эффект дружеского доверительного общения полностью отключает у нас логическое в нашем восприятии. Штирлиц обманывал нас, говоря, что запоминается последняя фраза. Запоминается первая фраза. Неважно, как она запоминается, важно, что мы запомнили субъект действия, что было какое-то действие, и запомнили какую-то оценку этого действия, которая была нам предложена первой. Мы запоминаем первую оценку. Все последующее мы уже воспринимаем через призму усвоенной нами самой первой оценки. Вот назвали что- то в первых строчках терактом. Все - значит, это будет дальше только теракт. Пойди, измени стереотип. Это невозможно сделать, ничего не произойдет. Изменить стереотип гораздо сложнее, чем создать новый.
И очень много ситуаций в обществе, когда есть какая-то недоговоренность со стороны власти. Она всегда восполняется информацией, якобы, из проверенных источников, которым мы доверяем. Как же эта девушка сама там была, вот она оттуда, этот молодой человек сам спас, не знаю, корову и спасся тоже. Мы верим тому, что к нам кажется ближе. Нам же кажется, что социальные сети - это такое пространство, где все очень близки, где все связаны друг с другом: шесть шагов от одного до другого, от одного конца света до другого конца света, от любого человека до любого человека. Шесть шагов - это очень близко, это очень мало, нам кажется, что мы со всеми связаны и мы начинаем доверять этой связи, и мы не чувствуем, где именно нас начинают использовать, сбрасывая ту информацию, которую мы, вообще-то, должны воспринимать не эмоционально, а рационально. Мы должны ее оценивать с помощью логики и разума.
Трагедия в Крымске очень активно обсуждалась в блогах. Были обсуждаемы разные записи тоже из социальных сетей. Якобы жителей Крымска или ближайших городков, ближайших деревень, которые в деталях тоже описывали, что с ними происходило, и естественно, с эмоциональной точки зрения хотелось верить в то, что все это так ужасно, в то, что маленький человек боролся один со стихией и как-то там поборол ее, и спас семью. И потом вдруг более квалифицированные люди, которые приходили в обсуждение с комментариями, задавали очень простые вопросы простого фактического содержания. Ну, например: как человек может плыть против такого потока, который там был? Т.е. если там была шесть метров волна, либо человек не мог из нее выплыть. Вот одно из двух. Или элементарное противоречие логическое, нарушен закон противоречия. Ну, много таких примеров было вот именно в момент обсуждения этой трагедии.
Дальше все это обрастает деталями. Детали могут быть достоверны. Можно там указать стоимость свадебного платья, можно, не знаю там, перечислить список музыкальных произведений, которые исполнялись во время мероприятий торжественно. Можно говорить все что угодно. Но сам факт, который лег в основу вот этой раскручиваемой цепочки, вот этой нарастающей детализациии, сам факт очень и очень неопределенно преподнесен. И вот эту вот неопределенность нужно увидеть. Это просто формулировки, не указано место, не указано время, не указан источник, не указано ничего. И везде какие-то слова: какой-то, где-то, когда-то, один человек, некоторый, кто-либо. В общем, вот что-нибудь такое. Общая неопределенность в исходной информации. А дальнейшее, пожалуйста, детализируется сколько угодно.
Вот эти две престранные новости объединяет примерно один и тот же механизм генерирования. С одной стороны, мы опираемся на какую-то реальность, на какую-то недосказанность реальности. Мы никогда не знали, что связывает Путина и Кабаеву, никогда не знали, почему Людмила Путина так редко показывается на публике, это недоступно обывателю, эта информация от него скрыта. Ну, может быть он хочет знать, народ хочет знать. И вот он хочет знать какие-то подробности частной жизни, такое свойство этого народа. И, конечно же, есть спрос – нате вам предложение. Появляется какая-то сплетня, какой-то слух, а текст такой сплетни, такого слуха обычно возникает либо в каких-то не очень престижных статусных интернет-СМИ, либо где-то в блогах. И выглядит примерно так. Одна моя знакомая рассказала, или один бизнесмен, который не хотел бы называть свое имя, присутствовал лично, видел своими глазами вот при том-то и том-то и т.д. Т.е. самое первое, конечно же, явление, первое свойство такого текста фейкового – это неопределенность, модальность неопределенности. Кто-то, где-то. Да? Кто-то где у нас порой? Вот такая постановка вопроса.
Вот вспомним очень тоже давнюю историю, сплетню, слух о том, что Владимир Путин женился на Алине Кабаевой, и свадьба происходила где-то очень таинственно, где-то, где нам не говорили. И потом у них родился ребенок, и все очень таинственно и очень загадочно, и с какими-то ссылками на непроверенные источники. Потом была такая же чудесная история с тем, что жена Владимира Путина оказалась в монастыре. Вот какая-то девушка, с которой кто-то знаком, когда-то вдруг видела ее в Псковском монастыре и из чего сделала вывод, что Людмила Путина ушла в этот монастырь.
В телевизоре, конечно, все врут, но в блогах тоже не все правда. Нельзя быть такими наивными людьми. И может быть имеет смысл выработать какие-то механизмы оценки той информации, которую мы получаем из, казалось бы, такого частного публичного общения. Я, конечно, не буду рассуждать о журналистских приемах фактчекинга. Это не очень доступно рядовому гражданину. У него нет возможности срочно перезвонить, не знаю, в налоговую службу федеральную или Онищенко на мобильный телефон, и спросить: так, все-таки, что же, что случилось-то? Но какие-то формальные признаки вранья, дезинформации, лингвистические признаки мы можем обнаружить. Они довольно просты, как ни странно.
Что я имею в виду? Я имею в виду, что раньше мы все верили телевизору и газетам, там неважно: стоило это делать или нет. Но вот мы верим: «В газете написано - там не соврут, по телевизору сказали - там врать не будут». В общем, понятная ситуация. До какого-то момента она такой сохранялась в нашем общественном представлении. Потом вдруг мы все обнаружили существование Интернета, а потом вдруг мы все открыли для себя блоги, потом вдруг мы обнаружили, что мы можем следить за информацией не по телевизору, не в газете, а через записи какого-то частного человека, с которым мы может быть очень отдаленно знакомы. И оказалось, что мы доверяем этому человеку больше, чем телевизору, больше, чем газете; вплоть до того, что у нас изменилась совершенно картина мира. Мы теперь думаем: «Ага, в блоге написано - ну, точно, правда, а в телевизоре все врут».
Роль Интернета в нашей жизни очень трудно преувеличить. Вот одно из последствий того, что мы все увлечены Интернетом – это изменение отношения к информации, и изменения, я бы сказала так, изменения категорий доверия, в принципе, к тому, что говорят другие люди, что публикуют в Интернете.