Тайны Катыни, Ч.1/2

[mamlas.livejournal.com]

Тайны Катыни
Валентин САХАРОВ

Смотрят в книгу, видят... — что изволят, то и видят

Проблема Катыни продолжа­ет оставаться одной их важ­нейших в плане научно-ис­торическом и предельно острой — в политическом. Попытки представить ее «исчерпанной» несостоятельны вследствие недоступности для науч­ной общественности многих архив­ных документов [1], а также все еще недо­статочного исследования доступной их части. Это прежде всего относится к германским и польским докумен­там, проливающим свет на историю фальсификации списков так назы­ваемых жертв Катыни. На необходи­мость более тщательного изучения их автор обращал внимание участни­ков «круглого стола» в Государствен­ной Думе РФ, посвященного пробле­мам Катыни (19 апреля 2010 года)[2].

В данной статье представлены не­которые новые результаты изучения списков «жертв Катыни», которые дополняют, развивают и усиливают аргументацию против гитлеровско-геббельсовской версии этой челове­ческой трагедии. ©

---

Речь идет о содержании записей, составленных при раскопках могил в Катынском лесу. Работы, связанные с извлечением трупов, их обыском, изъятием находившихся при них документов, их описанием, прово­дила группа служащих полевой по­лиции под руководством секретаря полиции Восса (Voss). В ходе этих работ, при необходимости, проис­ходило либо «обеспечение» трупов заблаговременно подготовленными документами, бумагами или комп­лектами их, либо дополнение ими «вещдоков», обнаруженных при трупах. По итогам этой работы со­ставлялись ежедневные (иногда два раза в день) отчеты, которые подпи­сывал Восс[3]. В них фиксировались количество эксгумированных тру­пов, присвоенные им порядковые номера, биографические данные, а также перечислялись и описывались «вещдоки»: разного рода документы, бумаги (письма, открытки, фото, справки, визитки и т. д.) и личные вещи. Иногда вместо трупа регист­рировались отдельные «вещдоки» или их комплекты.

В некоторых случаях (о причинах можно только догадываться) отде­льные документы или их комплекты оставлялись для проведения каких-либо работ с ними, по итогам кото­рых регулярно составлялись допол­нительные отчеты[4]. Иногда они не давали ничего нового по сравнению с ежедневными (основными) отчета­ми Восса, иногда содержали допол­нительную информацию (разного характера и ценности). После окон­чания работ на месте захоронений (6 июня 1943 года) началась подго­товка официального издания свод­ных данных, полученных Воссом[5]. При этом, по неизвестным нам при­чинам, информация дополнительных списков в него не всегда включалась. Между основными списками Восса и их официальным изданием также имеются разночтения, свидетельству­ющие о весьма небрежном отноше­нии к работе над ними, а также о том, что им вообще не придавалось боль­шого значения.

Органы государственной власти Германии, осуществлявшие руковод­ство этой работой, критически отно­сились к этим спискам, признавая их в известной мере сфальсифицированными[6]. Все участники этого полити­ческого театра на катыжких могилах прекрасно понимали, что ни о каком опознании на основании исследова­ния самих останков не могло быть и речи. Основой для идентификации (а без нее вся эта фашистская затея «ломаного гроша» не стоила) могли служить только соответствующие до­кументы и бумаги. Их надо было до­ставать. Из того, что было «под рукой». Что и делалось.

Представители польского Красно­го Креста (ПКК) допускались только к операциям по складированию изъ­ятых у трупов «вещдоков», их транс­портировке (в упакованном и запе­чатанном виде) в место, где с ними проводилась дальнейшая работа — очистка от грязи (это была послед­няя стадия работы с ними, к которой допускались поляки). Описание их производилось исключительно пред­ставителями германской полиции. Что происходило с документами на этой стадии работы с ними, предста­вители ПКК ничего не знали. Озна­комление со списками, составленны­ми германской стороной, вызвало у руководства ПКК критическое отно­шение к ним[7].

Составляя свой вариант списка «жертв Катыни»[8], ПКК как мог уст­ранял все, что считал ошибочным (в частности, заменял немецкие на­звания населенных пунктов, улиц и т. д. и т. п. прежними — польски­ми), а также устранял или замаски­ровывал все, что могло указать на фальсификацию документального обеспечения процесса так называемой идентификации (псевдоиден­тификации) обнаруженных трупов. Но всего не предусмотришь! К тому же германская сторона, судя по по­разительной небрежности прово­димой работы, и не очень старалась. Расчет в войне все еще строился на победу над СССР, на достижение се­паратного мира с США и Англией, которые, как и поляки, были вполне удовлетворены версией катынской трагедии, предложенной фашист­ской Германией.

Однако, как известно, история пошла иначе. Поэтому, как была, так и осталась сторона, заинтересованная в установлении истины в этом вопро­се! И у нее есть основания поднимать этот вопрос, в том числе и потому, что германская и польская стороны оста­вили для этого достаточно материала, позволяющего утверждать о фальси­фикации процесса идентификации трупов, извлеченных из массовых за­хоронений в Катынском лесу. О том, что различные органы германских властей при участии польского Крас­ного Креста, преодолевая взаимную ненависть, разыграли на этих моги­лах мерзопакостнейший политиче­ский спектакль.

В данной статье мы намерены оз­накомить читателей с материалами, зафиксированными в германских списках эксгумированных и иден­тифицированных в Катыни, а также в польском варианте этих списков, подготовленных ПКК[9]. Речь идет об адресах последнего места жительства расстрелянных в Катынском лесу лю­дей, об адресах корреспондентов, от которых они получали письма, а так­же об адресах, для отправления на которые корреспонденция ими была подготовлена, но не отправлена. Объяснения требуют факты получе­ния в лагерях НКВД СССР корреспон­денции из Германии, в том числе и из еще не созданного шталага, а также из США и Голландии, а также факты обнаружения в катынских могилах трупов людей, проживавших в горо­дах и на улицах, польские названия которых были изменены на немецкие уже после окончания германо-поль­ской войны, во время нахождения польских военнопленных на терри­тории СССР, когда они не могли обзавестись какими-либо документами, фиксирующими изменение адреса своего последнего довоенного места жительства.

В статье использована только та часть имеющегося в списках матери­ала, фиксирующего адреса перепис­ки и место проживания, в которой указаны новые, немецкие, названия городов. За рамками статьи оста­лись все случаи с польским назва­нием городов. Тем не менее основ­ные выводы, базирующиеся, прежде всего, на факте невозможности для военнопленных поляков получать корреспонденцию с польских тер­риторий, оставшихся под контро­лем Германии, распространяются и на них. Они также распространяют­ся и на достаточно многочисленные случаи отправления корреспонден­ции из польских городов, отошед­ших к СССР в сентябре 1939 года, названия которых выполнены так, как они назывались, находясь в со­ставе Польши.

Чтобы лучше понять возникаю­щую здесь проблему, необходимо кратко сказать об организации пере­писки в лагерях Управления по делам военнопленных НКВД СССР с загра­ничными адресатами. Этот вопрос специально не исследовался, однако известно, что с германской стороны вся корреспонденция, связанная с военнопленными поляками, жестко контролировалась, в том числе и по вопросу о военнопленных, находив­шихся в СССР. Даже официальные сношения ПКК с Международным комитетом Красного Креста в Же­неве проходили при посредничест­ве германского Красного Креста. «В такой ситуации польские военно­пленные и заключенные в СССР бъли предоставлены сами себе (курсив мой. — В. С.)». Иначе говоря, герман­ская сторона не проявляла заинтере­сованности в поддержании перепис­ки с ними. Начиная с 20 ноября 1939 года военнопленные получили пра­во получать и отправлять по одному письму в месяц. Документы НКВД СССР свидетельствуют, что связь военнопленных с семьями, прожи­вавшими на польских территориях, отошедших к рейху или вошедших в состав его генерал-губернатор­ства, поддерживалась при помощи «польского Красного Креста в Вар­шаве», полностью подконтрольного в этом вопросе германскому Крас­ному Кресту. Из контекста можно по­нять, что она была односторонней. Этот вывод находит подтверждение в другом документе, содержащем просьбу польских военнопленных офицеров предоставить им «возмож­ность свободного обращения к тому посольству, уполномоченному при Правительстве СССР, которое взяло на себя охрану интересов польских... военнопленных», а также «снестись с Красным Крестом, чтобы дать нам возможность переписки с нашими семьями, пребывающими за грани­цей СССР». Они также жаловались, что «до настоящего времени еще не урегулирована переписка с семья­ми», и просили «выяснить, пошли ли наши письма на территорию, окку­пированную Германией, если нет — дать нам возможность писать при помощи Красного Креста». Иначе говоря, ответа на свои письма, на­правленные в Германию, они не полу­чали! Возможно, по вине германской стороны. 22 февраля 1940 года руко­водство УПВ направило Л. П. Берии докладную записку с информацией об этой просьбе и просило его указаний...[10] Заканчивался февраль, во­еннопленные поляки из-за границы писем не получали. Начинался март, когда переписка была запрещена во­обще.

Обращает на себя внимание гео­графия этих адресов. Как правило, это крупнейшие города. В абсолютном большинстве они находились на тер­ритории Польши, оккупированной Германией в сентябре 1939-го и во­шедшей в состав рейха в октябре того же года, отдельные (Варшава) — на территории генерал-губернаторства, созданного в октябре 1939-го, а так­же на территории СССР, оккупиро­ванной Германией лишь в 1941 году (Lwow — Львов — Lemberg). Устано­вить точное время переименования упомянутых в адресах городов (и улиц в них), вошедших в состав Гер­мании, на доступном автору матери­але не удается. Известно, однако, что на бывших польских территориях, отошедших к рейху, процесс начался спустя некоторое время после обра­зования 26 октября 1939 года гене­рал-губернаторства в соответствии с приказом рейхсканцлера Гитлера от 12 октября и растянулся на несколько лет. В Западной Пруссии, например, начало стихийного («дикого») оне­мечивания названий городов было положено лишь 29 декабря 1939 года, переименование улиц относится к более позднему времени[11].

Для нашей темы эта проблема пе­реименования важна потому, что в списках эксгумированных и иденти­фицированных в Катыни названия городов, отошедших к рейху, встре­чаются в разных вариантах: в первом случае — исключительно в немец­ком, а во втором — в польском. Слож­нее стоит вопрос об использовании польского («ul.») и немецкого («str.», «strape») слова «улица» — оба сло­ва встречаются как в названии улиц польских городов, вошедших в рейх, так и в состав генерал-губернатор­ства. Использование новых названий городов было обусловлено полити­ческими причинами, и делалось это несмотря на то, что новые (немецкие) названия могли порождать сомнения по поводу их версии расстрела поль­ских военнопленных органами НКВД СССР. В некоторых случаях (возмож­но, в соответствии с источником ин­формации) указывалось польское название города, например «Lodz», а не «Litzmannstadt» (см. №№ 551, 934, 1793, 2126, 3197, 3372, 4070), «Lwow», а не «Lemberg» (см № 1824). Это об­стоятельство может указывать на то, что полицейские чины из команды Восса добросовестно переписывали все, что видели в документах (или в том, что их заменяло).

В польской версии списка эксгуми­рованных и идентифицированных в Катыни все без исключения названия переименованных немцами городов и улиц давались в польском вари­анте, что также было продиктовано политическими соображениями. На­пример, сведения о рождения Pufahl Roman в списке ПКК (№ 3708) пред­ставлены так: «Ur. 25.1.1894. Lwowek», а о Kuzmar, Jan (№ 3967) — «Ur. 1893, Posznan (курсив мой. — В. С.)». Но в указанные годы эти города входили в состав Германской империи и на­зывались «Neustadt Pinne» и «Posen». Часто такое изменение названий затрудняет установление времени происхождения того или иного до­кумента, письма. В любом случае это является надежным свидетельством вольного отношения ПКК к герман­скому списку, переработке его ин­формации в соответствии с собст­венными интересами, но в рамках фашистской версии произошедшего. Документально устанавливается, что ПКК, хорошо зная о многочисленных случаях фальсификаций, допущен­ных германской стороной при так называемой идентификации трупов, активно поддерживал гитлеровско-геббельсовскую версию «массовых расстрелов в Катыни» органами НКВД СССР весной 1940 года.

К сожалению, сверить зафикси­рованную в списках информацию о «вещдоках» с подлинными докумен­тами и бумагами невозможно, пос­кольку в конце войны все они были уничтожены[12]. Однако разобраться в этих вопросах помогают датировка, имеющаяся на части корреспонден­ции, а также дополнительная инфор­мация о времени создания документа, изменения названия города, адми­нистративной единицы, в которой он находился, улицы в нем.

В биографических данных расстре­лянных иногда встречается указание на место их проживания («Wohnhaft», «Wohnh.»). Нельзя исключить в ряде случаев действительного существо­вания такой связи, однако есть доста­точно аргументов для утверждения, что часто такой связи между эксгуми­рованными трупом и записанными с ним «вещдоками» не было.

Вот эти адреса. Город Позен (в со­ставе рейха; германский «Posen», бывший польский «Poznan»). В офи­циальном германском списке он зна­чится как место проживания Werecki Piotr (№ 710): «Verwaltungssekretar aus Posen» (секретарь управления из Познани). В польском списке этот номер пропущен. В Познани про­живал («Wohnhaft in Posen») Bajonski Jan (№ 1484), а также Aksan Nikolaj (№ 1526) — («Wohnhaft: Posen»).

Более точные указания на места проживания в Posen зафиксированы в отношении:

№1515. Rola-Szadkowski Leonhard. («Posen, ul. Strafie d. 27»);

№ 1715. Mielczarski Stanislaw. («Po-sen, ul. Waly-Jagiely 22 m 2»);

№ 1811. Witkowiak Wojciech. («Po-sen, Gorna-Wilda, 13 m 15»);

№ 2027. Buczkowski Waclaw. («Po-sen, ul. Szwajcarka, 29 m 8»);

№ 2433. Ambroziewicz Wlodzimierz. («Posen, ul. 3. Maja 5»);

№ 2540. Majorowicz Antoni. («Posen, ul. Mickiewicza 22»);

№ 2631. Dormanowski Bogdan. («Po-sen, Alte Hetmanska 40/6»);

№ 2679. Dadobnik (?) jozef. («Posen, g. Wilda 28 m 7»);

№ 4059. Raczynski Kazimierz. («Po-sen, ul. Fredry 3»);

№ 2566. Неопознанный. («Posen, ul. Szydlowska 13»);

№ 3986. Неопознанный. В еже­дневном (основном) списке Восса место проживания не указано. Ин­формация о нем появляется только в дополнительном списке: «Posen, Matykstr. 53». «Волшебникам» из группы полевой полиции Восса удалось получить эту информацию из одного-единственного «вещдо-ка» — «1 Eintrittskarte fur Wilsonpark in Posen» (1 входной билет в парк Уилсона в Позене). Как это удалось им свершить, к сожалению, навсе­гда останется одной из бесчислен­ный тайн Катыни! В польском спис­ке адрес проживания (город, улица, дом) благоразумно опущен, а «обез­вреженное» таким образом указание на бесценный «вещдок» сохранено (с использованием польского назва­ния города): «Legit. wst^pu do parku Wilsona w Poznaniu».

Город Бромберг (в составе рей­ха; германский «Bromberg», быв­ший польский «Bydgoszcz»). Ука­зание на город Bromberg как на, возможно, место проживания име­ется в описании «вещдоков», свя­занных в списке с трупом № 1006 («Hammer jozef.): «Offz.-Ausweis, Waffenschein, 1 Mitgliedskarte der Res.-Offz., Bromberg, 3 Fotos, 1 Zettel mit Offiziersnamen»). В Бромберге (Bromberg) проживал также Kuminek, Henryk, Bruno (№ 3313). По адресу «Bromberg, Danziger Str. 57» прожи­вал Gadomski Tadeusz (№ 1037), а не­далеко от него («Bromberg, Danziger Str. 1») — Dobak Stanislaw (№ 2250).

Город Гдыня (в составе рейха, гер­манский «Gdingen», с 19 сентября 1939 года — «Gotenhafen», бывший поль­ский «Gdynia») как место проживания выступает в двух случаях: относитель­но Mrozik, Alisi (№ 2810): «Gdingen S.W. Janska 54/9», а также Wozny, Kazimierz, Henryk (№ 1068): «In Gotenhaven. ul. Swi^tojanska 108».

Город Данциг (в составе рейха, гер­манский «Posen», бывший польский «Gdansk») в этом качестве также на­зван в двух случаях. Первый — Baranski Tadeusz (№ 2664), проживал по ад­ресу: «Danzig, ul. Chanowskiego 12».

Второй — адрес места жительства Urbaniak Antoni (№ 866) обозначен косвенно: «Angestellter der Staatsbank in Danzig» (служащий государствен­ного банка в Данциге).

Город Лицманштадт (в соста­ве рейха, с 1940 года германский «Litzmannstad», бывший поль­ский «Лодзь»). Здесь по адресу «Litzmannstadt, Narotowicza 48 m 2» проживал Schreer Joachim (№ 678). В списке ПКК этот номер пропущен. Krochmalski Jan (№ 2870) проживал по адресу: Litzmannstadt, Allee uni 18m 32.

Варшава, в отличие от названных выше городов, находилась в генерал-губернаторстве, она не переимено­вывалась, однако при указании на название улицы в ней используют­ся не только польское слово («ul.»), но и германское «str.». Адрес места жительства ряда эксгумированных представлен следующим образом:

Boldok Tadeusz (№ 211 ) — «Warschau,

Grodzkistraj3e»; Krajewski Roman Wincenty (№ 801) — «Warschau, Platz Invalidow». № 3613 — неопознанный, в основном списке Восса его место проживания не зафиксировано. Оно появилось в дополнительном списке: «Warschau-Marienstadt 3», а в офици­альном списке получило закрепле­ние. В польском списке упоминание о месте жительства отсутствует.

Особо следует сказать о русском го­роде Львов с древней и очень сложной историей. Находясь в составе Австро-Венгерской империи, он назывался «Lemberg». В интересующее нас время (1939—1943 годы) он трижды менял название: в Польше — Lwow, в СССР (с сентября 1939-го) — Львов, после занятия города вермахтом (в ночь с 29 на 30 июня 1941 года) и включе­ния его в состав рейха, он был переименован в «Lemberg»[13].

В основном списке Восса № 437 числится как неопознанный, прожи­вавший по адресу: «Lemberg». В допол­нительном списке он уже опознан (Markowski Wojсiek), а адрес уточнен: «Lemberg, Betczenska 39», однако в официальном списке эти дополне­ние и уточнение проигнорированы. В польском списке этот номер про­пущен.

№ 797 — Dresdner Robert проживал: «Lemberg, pl. Smolki, 5». Официальный список фиксирует под этим номером труп совсем другого человека — Niezy Josef — с иным набором «вещдоков».

№ 839 — в списке Восса труп чис­лится неопознанным, указание на место проживания отсутствует. Оно появляется в дополнительном списке: «Lemberg, Waskastr.». Однако в офици­альном германском и польском спис­ках данное уточнение было проигно­рировано.

1№ 892 в списке Восса также чис­лится как неопознанный. Среди «ве-щдоков» зафиксировано фото с над­писью: «Hanina Gajowska, Lemberg, Zyzyinska 24». № 3875 — Zaworotnik Jur проживал по адресу: Lemberg, ul. Geninga 19. В отношении № 3032 (Krejckowski Stanislaw) «Lemberg» в германских списка, очевидно, ука­зан также как место проживания («Kr^ckowski Stanislaw, Ltn., Lemberg,geb. 1914»).

Окончание