eto_fake | Глава 37/1. О флотах, адмиралах и их делах, Ч.8/8 (Reply)

Н. Г. Кузнецов в погонах адмирала флота (4 звезды). 1944 год

Но продолжаем читать воспоминания подводника Грищенко.

«Но уже через минуту-две штурман Петров доложил с мостика:

- В гавани над подводными лодками на высоте пятьсот – шестьсот метров пролетели три самолета-бомбардировщика с черными крестами и фашистской свастикой.

Даю команду – «воздушная тревога». Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание комфлота – «Огонь не открывать», не решается взять на себя смелость и нарушить его. Между тем самолеты третий пролетают над нами. Где-то в стороне не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий».

Хороша, однако, полная боевая готовность – «Огонь не открывать!». Петра Денисовича, тоже, заставляют врать по-маленькому. Но его читать, надо по-умному. Не будет же он писать, что стояли и глазели, не зная, что делать, когда немец прилетел? Ну, скрылись по отсекам. Не станешь же объявлять стоя у пирса: «Срочное погружение!» Пишет, что открыли огонь из зенитного орудия. Точнее, это была полуавтоматическая пушка (21-К) - 45 мм, крайне, не эффективная по своему предназначению. Попадание в быстро летящий самолет противника одним снарядом было весьма проблематичным, а дистанционные взрыватели на снарядах отсутствовали. Вот такую боевую технику заказывал наркомат обороны, в том числе и наркомат ВМФ. Адмиралам же, не стрелять из пушки, ни при каких обстоятельствах. Дистанционные взрыватели натолкнули меня на одну очень интересную историю, которую приведу ниже, по окончанию воспоминаний подводника П.Д.Грищенко.

А то, что немцы отбомбились по Либавской базе – факт. И конечно, самолетов было не три, а, наверное, все тридцать три, так как, на базе было что побомбить. Да и подлодочки, как на подбор, в надводном положении стояли. Вот так и встречали «подготовленными», начало войны. Как следствие, началась сумятица.

«Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний. И мы ждали. Только в шесть часов утра до нас дошла весть: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника…».

Надо же! А Грищенко с товарищами и не знали, кто их бомбил сверху? Оказывается, Германия напала. Что же теперь делать нашим морякам?

«Мне показалось тогда несколько странным: почему в столь ответственной телеграмме – по сути, об объявлении войны – такое осторожничанье: «отражать попытки нападения»? враг бомбит наши базы и порты, а командование все еще не уверено, что это и есть настоящая война. Но, видимо, это было не в компетенции и командования флотом…

Все ждали указаний…»

А я, так хорошо подумал о Кузнецове при всех его прегрешениях. И всего-то, дал, по примеру Северного флота 3,5 часа на раскачку по Балтийскому флоту. А смотрите, что получается? Никому верить нельзя из высшего московского руководства. Они и в шесть часов утра, оказывается, умудрились водить за нос балтийских моряков. Для чего же тогда Алафузов бегом бежал к себе в штаб? Кстати, а прибежал ли он туда? Ведь, Кузнецов пишет, что он отправил его в штаб, но не сообщил читателю, видел ли он сам Алафузова, по возвращению к себе в наркомат, и что тот делал, с полученным от Тимошенко сообщением? К тому же, такое ли было на самом деле содержание приказа наркома обороны, о котором говорил Кузнецов? И можно ли, после всего этого, ему верить? И последнее. Как Нарком Военно-Морского флота, должен ли был адмирал Кузнецов подписывать составленную Алафузовым телеграмму? Или чернила, в ответственный момент кончились?

Теперь, предстоит узнать, что было в «красных» пакетах командиров подводных лодок на Балтике? Петр Денисович вспоминает.

«Вскоре из штаба подводных лодок прибыл командир дивизиона Анатолий Кузьмич Аверочкин. Вручив мне пакет с грифом особой важности он минуту или две постоял, посмотрел, помолчал, пока я читал, затем спросил:

- Задача ясна?

- Так точно, товарищ капитан третьего ранга, но…

- Что – но? – строго прервал он меня.

- Ничего, - ответил я недоумевая.

Обидно было читать такой приказ: командиру «Л-3» предписывалось выйти в море и не далее как в пятнадцати милях от Либавы занять место в ближнем базовом дозоре. Это означало погрузиться под воду и ждать, когда появятся корабли противника, чтобы донести о них командиру Либавской военно-морской базы. Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами».

Вместо того чтобы подводному минному заградителю идти к фашистским берегам и там на выходах из вражеских портов и военных морских баз ставить мины, им поручают роль обычных подлодок «Малюток». Комдив, на вопрос Грищенко о данном безобразии, видимо, только развел руками. А что делать, если сам командующий флотом запретил покидать свои территориальные воды? В приказе приведенным самим Трубуцем, косвенно подтверждается запрет выхода наших подводных лодок на коммуникации противника. Это все отголоски той Директивы № 1, парализующей ответные действия наших войск и флота.

Но не будем, столь придирчивы к Петру Денисовичу. Он рассказал, что мог. У него с самим приказом и то, целая история.

Как правило, боевой приказ, находящийся в запечатанном пакете, командир корабля имеет право вскрывать только по выходу в море. Будем считать, что написанное относилось, только, к мобилизационному пакету и, как думается, его принес из штаба, сам же командир 3-го дивизиона Аверочкин. Вполне возможно, что из-за любви к ближнему, он и заставил Грищенко, при нем, вскрыть пакет, чтобы убедиться, правильно ли поймет командир лодки поставленную перед ним задачу, а заодно и сам узнает, что там сверху, наприказывали командирам подлодок? Здесь, мы узнаем о таких же безобразиях, какие нам рассказал Головко. Использование боевого корабля не по назначению.

Этот тип подводной лодки «Л», ко всему прочему, являлся минным заградителем и нес на борту, кроме 12 торпед для своих 6 носовых торпедных аппаратов, еще и 20 морских мин для 2-х кормовых минных труб. Вопрос в том, имелись ли мины на борту Л- 3, в тот момент? Ведь, по требованию боевой готовности № 1 лодка должна была быть в полном боевом снаряжении и по боевой тревоге, уже, должна была выйти на боевые позиции в море, а она, судя по всему, все еще пребывала в состоянии флотских учений. Поэтому Грищенко и возмущается, видимо тем, что его «полупустого», скорее всего, без мин отправляют в море. Он и говорит, что его используют вместо «Малюток», у которых только торпеды. Балтийское море, действительно, мелководное и поэтому использование подводных лодок «М» здесь, в какой-то мере, оправдано, в отличие от глубоководного Баренцева. Но, все равно и здесь, пакостничают нелюди из Главморштаба, изменяя целевое предназначение подлодок. Перед самым началом войны 1-й дивизион подводных лодок (капитан 3 ранга Трипольский), вроде бы, переводят с передовых позиций у Либавы, в тыл, Усть-Двинск (под Ригу). Данный дивизион состоял из более мощных подводных лодок серии «С», чем «Малютки». Но это сомнительно, так как по документу командующего 1-ой бригады Египко Н.П., вроде бы эти дивизионы подводных лодок находились на тот момент в Либаве. С этим же явлением, не использованием на передовых позициях более мощных подлодок, мы столкнулись и на Северном флоте. Таким образом, на острие удара нашего подводного флота остался, практически один 3-й дивизион «Малюток» плюс четыре подлодки «Калев», «Лембит», «Ронис» и «Спидола», которые достались в наследство от прибалтийских стран, вошедших в наш Советский Союз незадолго до войны. Но были ли, две последние подлодки готовы к выходу в море, тоже под большим вопросом.

Кстати, подводная лодка «Лембит», тоже была минным заградителем, но по началу войны, также как и Л-3 не получила задание на постановку мин. Первый боевой поход она осуществит лишь 12 августа. На оживленной коммуникации около шведского побережья в проливе западнее о. Борнхольм советские моряки удачно поставят минную банку.

Теперь, по поводу того, что хотел сказать Грищенко своим, «НО»? С этим явлением, мы столкнемся еще не раз. Командир подлодки Л-3 вскрыл пакет, который, на удивление, ему принесли из штаба??? Даже, пусть его принес непосредственный командир Петра Денисовича. Тем не менее, это вызывает определенное подозрение, так как подобные пакеты хранятся лично у командира корабля и должны быть вскрыты по особому сигналу. Что же удивило Грищенко, если он произнес это загадочное «НО»? Изменение поставленной перед ним боевой задачи. Вот что! Он же знал, какие боевые задачи возлагаются на его подлодку, как минный заградитель и эти требования, ранее, были вложены в его мобилизационный пакет. Представьте его состояние, когда он вскрыл принесенный Аверочкиным пакет из штаба(?) и обнаружил несоответствие. Он об этом и поведал читателю позднее, а в момент вскрытия пакета, выразил недоумение прочитанным приказом, и своим возмущением, в виде «НО». На что Аверочкин понимая, что ничем не может помочь своему подчиненному потребовал выполнять поставленную боевую задачу.

Предполагаю, что накануне войны, в штабе Балтфлота, как и во многих местах, была произведена подмена мобилизационных пакетов, с целью изменения поставленных боевых задач, в частности подводным лодкам, так как именно они должны были быть на острие удара по врагу. С подобным мы уже встречались на Северном флоте у Головко, когда мощные «Щуки» приказом свыше (могли и по предписанию мобпакета) были удалены с передовых позиций в глубокий тыл.

Но могло и быть простое запрещение на вскрытие красных пакетов, и такие факты, тоже, имелись. Скорее всего, Грищенко принесли приказ из штаба по выполнению поставленной перед ним боевой задачи, и он, зная, что надо вскрыть мобилизационный пакет по началу войны, выразил этим свое недоумение командиру Аверочкину. Отсюда и его – «НО».

Получается, что если Платонов по Северу вспоминал, что им было разрешено вскрыть «красные» пакеты лишь в конце дня 22-го июня, то почему на Балтике условия должны были быть другими? Ведь, Северо-Западное направление включало в себя оба флота: Северный и Балтийский. Значит, и время вскрытия «красных» пакетов должно было примерно совпасть.

Видимо, так оно и было на самом деле. Отсюда и такая реакция Петра Денисовича на подобное «тупое» решение.

Но это, еще не вся подлость высшего командования по отношению к подводным лодкам, назовем их условно, «ударной группой». Дело в том, что для подачи радиосигнала в то, далекое время, подводная лодка должна была всплывать. Радиоволны в воде не распространяются. Да, но всплытие подводной лодки перед кораблями противника, теряло всякую скрытность для атаки, если не сказать хуже. Раннее обнаружение, давало кораблям вражеского охранения просто напросто дополнительную возможность быстро её уничтожить. Понятно возмущение Грищенко полученным приказом, но чем мог помочь ему командир дивизиона? Только солидарностью с разведенными руками. Чтобы читатель не подумал, что я сильно сгущаю краски относительно флотского начальства, читаем далее.

«Увидев на мостике стоявшего рядом с замполитом курсанта Николая Синицына, Аверочкин как бы с сожалением добавил:

- А курсантов надо списать на берег, они будут отправлены в Ленинград.

- Есть списать на берег.

Жаль было расставаться с этими прекрасными людьми, но ничего не поделаешь…

Не пришлось нам больше увидеться с Анатолием Кузьмичом, которого любили не только офицеры, бывшие его ученики, но и матросы – к ним он относился с редким дружелюбием и душевностью. В сентябре мы узнали, что Аверочкин погиб при переходе из Таллина в Кронштадт на подводной лодке «С-5».

Очередное всплывшее безобразие. На проводившихся учениях Балтийского флота, на боевых кораблях были, в качестве стажеров, курсанты военно-морских училищ. Оно, вроде бы, и понятно. Готовятся будущие кадры, моряки военного флота. Да, но после этих, пусть и странных учений закончившихся, как нас уверяют, 18 июня, курсантов необходимо было отправить к месту учебы. Что получилось? Началась война, экипажи военных кораблей уходят в море, и что теперь, прикажите делать с парнями-курсантами под бомбами? Кстати, почему их не использовали на подводных лодках учебного отряда в Финском заливе? О дальнейшей судьбе, мальчишек с курсантскими нашивками на рукаве, история, почему-то, умалчивает.

О гибели любимого командира Гришенко Анатолии Кузьмиче Аверочкине будет подробнее рассказано чуть ниже.

А Петр Денисович поясняет далее обстановку на базе:

«Л-3» была почти готова к выходу в море…

В 18 часов 22 июня мы вышли в аванпорт для полного погружения…»

Ничего удивительного, что вышли только в шесть часов вечера. Подлодка до этого была же пустая. Пока загрузились, то, да сё, и вечер подоспел. Или что? Все таки, выпустили полупустую только для разведывательных целей?

Последнее, скорее всего, более правдоподобно. Над базой непрерывно висела вражеская авиация. О какой погрузке мин и торпед на подводную лодку днем могла идти речь? Это было возможным только ночью, но Л-3 выпихнули из базы, засветло. В 6 часов вечера 22 июня солнце еще стоит высоко и светит, будь здоров.

«Задача была проста – находиться на подступах к Либаве и ждать вражеских кораблей. Если появятся – сообщить командиру базы и только после этого атаковать…

А зачем сообщить командиру базы? Чтобы тот по цепочке связи доложил самому Трибуцу, испрашивая разрешение на торпедный залп? А до получения ответа Л-3 должна будет находиться на поверхности и визуально наблюдать за курсом немецких кораблей. В случае задержки сообщения из штаба флота, со спокойной совестью принимать бой в надводном положении? Да и атаковать, у Грищенко, видимо, написано для красного словца.

«Шли третьи сутки войны, а мы не имели точных сведений о том, что делается в стране, на фронтах и даже в Либаве, которая была видна нам в перископ. Когда всплывали для зарядки аккумуляторной батареи, то с мостика отчетливо было видно, что порт и город в огне. Горели топливные склады, завод «Тосмари», штаб военно-морской базы и казармы».

Как становится понятным, 24 июня руководства Либавской базы, уже точно, не было на месте. Связь подлодки Л-3 была в одну сторону: как в ниппеле.

Приведу еще одну трагическую историю, связанную с Либавой. Трудно назвать первоисточник, так как история встречается в ряде изданий и отличается лишь незначительными деталями.

Как упоминал ранее, от убывшего в Усть-Двинск 1-го дивизиона на ремонтной базе в Либаве, якобы, остались две подводные лодки С-1 и С-3. Уже к вечеру 22 июня немцы вплотную подошли к нашей военно-морской базе. Чтобы подлодка С-1 не досталась врагу, её 23 июня взорвали, а экипаж перешел на подлодку С-3. Но беда заключалась в том, что подлодка С-3 могла идти только в надводном положении и с очень малой скоростью около 5-ти узлов. В районе Ирбенского пролива (чуть-чуть осталось, чтобы дойти до цели) ее настигли немецкие торпедные катера. Несмотря на отчаянную попытку отбиться артиллерийским огнем, ничего не получилось. Подводная лодка С-3 погибла.

Что меня смущает в этой истории? Какой дефект на подводных лодках С-1 и С-3 не позволил им уйти из Либавы со своим 1-м дивизионом? Не думаю, что на Либавской базе, накануне войны, было целесообразно проводить капитальный ремонт ходовой части подлодок? Для этих целей лучше всего подходит глубокий тыл. Что же явилось причиной, побудившей командира 1-го дивизиона Трипольского оставить подлодки в Либаве? А может начальство настояло оставить эти подлодки в Либаве? Ни в этом суть.

По боевым потерям за второй день войны 3-й дивизион «Малюток» Аверочкина, потерял четыре лодки. 23 июня их пришлось взорвать, чтобы не достались врагу, так как они, якобы, находились в «ремонте» и не смогли бы покинуть базу, а она уже была в окружении немецких войск. По той же причине, якобы, взорвали и подлодку С-1. О неспособности подлодки С-3 погружаться мы уже говорили. К чему я клоню? Вспомните, рассказ Грищенко о первом вражеском налете на Либаву. Была ли база готова к отражению вражеского воздушного налета? Разумеется, нет. Более того, подводные лодки спокойно стояли у пирса в ожидании команды «отбой» по окончанию учебной тревоги. Базу подставили под удар вражеской авиации, в результате которого сразу недосчитались четырех подлодок 3-го дивизиона и плюс серьезные повреждения получили подлодки С-1 и С-3, из 1-го дивизиона. На С-1, после бомбежки сразу поставили крест, а на С-3 пытались спастись. Смотрите сами. С-3 не смогла погружаться. Она что, такой с учений пришла? Видимо получила повреждение балластной (и топливной) цистерны, потому и не смогла нырять под воду. Кроме того, смущал ее тихий ход. На дизелях, она спокойно могла дать свыше 16-17 узлов, имея, при паспортных данных, 19. На одном дизеле и то, скорость должна была быть выше, чем 5 узлов. Может, шла на аккумуляторах? Видно, сильно помяли ее бомбами, что еле двигалась.

Если к этим потерям приписать погибшую, якобы, 25 июня М-83, тоже, кстати, как и предыдущие подлодки, взорванную экипажем, то список потерь подлодок уничтоженных собственными руками, просто, потрясает. Понятно, что обстоятельства были такими. Но, причина – явная неготовность к вражескому нападению. Вот вам и боевая готовность № 1, о которой распинались наши адмиралы. Если это не подстава врагу, то, как называется данное безобразие? Неужели все это и есть суровые будни военно-морского флота, готовящегося встретить врага? За такие вещи мало срывать погоны с руководящего командного состава: расстрел, и то, должен быть для них мягкой карой, за гибель тысяч советских моряков, а также, и граждан страны, доверившим для защиты свои жизни.

Теперь небольшой рассказ о гибели командира 3-го дивизиона подлодок Аверочкина. Как говорил ранее, на этой подводной лодке «С-5» из Таллина отправлялся, видимо, командный состав подплава бывшей Либавской базы. Об этом, чудовищном по тупости и подлости перехода кораблей из Таллина в Кронштадт, на данный момент имеется достаточное количество исследовательского материала. По ряду обстоятельств караван судов пошел через минные поля. Подводная лодка «С-5» не избежала судьбы многих кораблей. Она подорвалась на мине. Вот как описывает этот трагический поход заместитель командира подводной лодки «Лембит», на тот момент, Алексей Михайлович Матиясевич.

«Вечером 27 августа получили распоряжение о перебазировании. На лодку должен был прибыть командир дивизиона капитан 3 ранга А.К.Аверочкин, но уже перед самым выходом нам передали, что он пойдет вместе с комбригом Н.П.Египко на С-5, которая отойдет от наружной стенки гавани последней».

Вот судьба у человека. Я имею в виду Аверочкина. Плыви он на «Лембите» и остался бы жив, хотя бы, на этом переходе. Но и над подлодкой С-5 судьба, в виде начальства, поиздевалась. Останься она последней в кильватерном строю, еще были бы шансы уцелеть. А так, все беды для Анатолия Кузьмича собрались в кучу. А почему?

«В 23 часа ошвартовались у пирса в бухте острова Нарген. Над Таллинном высоко в небо поднималось яркое зарево. Враг вступал в город.

28 августа, в 16 часов, заняли свое место в кильватерной колонне кораблей, направляющихся на восток. За крейсером «Киров» (командир капитан 2 ранга М.Г.Сухоруков) на котором держал свой флаг командующий вице-адмирал В.Ф.Трибуц, шла подводная лодка С-5, за ней С-4, «Лембит», «Калев», далее следовали «щуки» и «малютки». Затем параллельными кильватерными колоннами шли транспорты и небольшие военные корабли – сторожевики, охотники за подводными лодками, катера. Собрались сотни судов разных классов, все двигались в одном направлении. Военные корабли шли с параван-тралами. Тральщики прокладывали дорогу в густых минных полях».

Трибуц-то, морское командование Либавской базы, почему-то решил держать поближе к себе, поэтому и шла С-5 за флагманским кораблем. А зачем, вообще, нужно было тащить в Кронштадт подводные лодки в надводном положении вместе с военными кораблями? Чтобы лучше было их топить авиацией врага? Мало, наверное, им было бомбежки на Либаве? Или была какая-то иная причина, недоступная нашему пониманию?

«Противник начал обстрел с берега из дальнобойных орудий. Появившиеся фашистские самолеты, боясь зенитного огня военных кораблей, беспорядочно сбрасывали бомбы».

А зачем немецким летчикам особенно было лезть на зенитки военных кораблей, когда, практически, беззащитных транспортов – хоть отбавляй, тем более что они всегда более лакомая цель. К тому же, они шли отдельно, своей колонной. Даже сманеврировать толком не могли, так как вокруг одни мины. Плыли, как в аду. Снизу рвутся мины, сверху падают бомбы.

«В нескольких метрах от борта лодки проплывали мины, подсеченные тралами впереди идущих кораблей. На палубе и булях лодки мы приготовили шесты, чтобы в случае необходимости отталкивать мины от корпуса лодки. На минах подорвалось уже несколько транспортов. Военные корабли шли строго в кильватер по протраленной полосе. Но и это не всегда помогало.

Все внимание Полищука (командир подлодки «Лембит». – В.М.), мое, сигнальщиков было сосредоточено на водной поверхности. Боцман Переточно держал лодку в кильватер С-4.

Мы заметили, что миноносец «Яков Свердлов», шедший впереди «Кирова», вышел влево и стал разворачиваться почти на обратный курс. Мы продолжали движение. Когда по нашему курсовому углу 45 градусов левого борта до миноносца оставалось меньше двух кабельтовых, мы увидели взрыв по его правому борту в районе грот-мачты. Корма сразу стала погружаться в воду, а нос неестественно быстро поднимался вверх. На палубе было много людей, они пытались бежать к носу, но дифферент на корму нарастал молниеносно. Люди срывались и падали в воду. Не прошло и двух-трех минут, как «Яков Свердлов» навсегда скрылся под водой. На поверхности, в густом липком слое мазута, плавали десятки людей. Много я видел страшных картин, но такой еще не видывал. Мурашки забегали по спине. Самым мучительным было то, что мы ничем не могли помочь нашим товарищам. Подбирать людей бросились катера и тральщики».

Либо миноносцу «Якову Свердлову» при бомбежке, заклинило рули, и он на циркуляции вывалился из строя, либо иная веская причина заставила его покинуть кильватерный строй, что его тут же, и погубило – попал на не протраленную от мин акваторию моря.

Отклонились от темы. Забежали вперед по событиям. Но трагедия Таллиннского перехода должна остаться в сердцах честных людей на века. Помни, товарищ войну и предателей, которые сделали подставу врагу. Тысячи советских людей погибли на том, гибельном курсе. Матиясевич, еще немного затушевал трагедию, показав что, дескать, катера и тральщики бросились спасать людей. Очень сложно было организовать спасение на минном поле. Останавливаться кораблям было нельзя, равно, как и выходить из кильватерной колонны, – равносильно самоубийству. Вправо – влево, мины, а неподвижный корабль, тут же превращался в привлекательную цель для немецких самолетов.

Продолжаем горестный рассказ офицера-подводника Матиясевича, о котором можно сказать одно: действительно, его воспоминания – не сладкий мед.

«…Вдруг глухой сильный взрыв потряс воздух. На месте подводной лодки С-5, шедшей за «Кировым», поднялся огромный черный, с медно-красным отблеском столб. Он немного сместился вправо и обрушился на воду. По-видимому, лодка подорвалась на подсеченной мине и ее боезапас сдетонировал. Людей, находившихся на мостике и палубе лодки, взрывом выбросило в воду…

Нам удалось поднять из воды лишь краснофлотца-комендора Антоненко, который проплывал близко от борта «Лембита». Кильватерная колонна продолжала движение. Для того чтобы оказать помощь остальным товарищам, выброшенным взрывом в разные стороны, нужно было выйти из протраленной полосы и специально проводить поиск, а это грозило подрывом на минном поле или на плавающей мине. Между тем на борту «Лембита» было двадцать мин и полный запас торпед.

Только в Кронштадте мы узнали, что катера, тральщики, шлюпки подобрали пятнадцать человек с подводной лодки С-5».

Немного спаслось из начальства, находящегося на мостике – командир бригады Египко, да командир подлодки Бащенко. В отношении Анатолия Кузьмича Аверочкина, можно сказать, что поговорка: «Начальству – всегда везет», в этот раз, к сожалению, почему-то не сработала.

А вот военный корреспондент Николай Михайловский отказался, не смотря на все уговоры, от предоставленной возможности плыть на С-5 с командным составом и остался на транспорте «Вирония». Представляете, после ожесточенной бомбежки, со страха от взрыва бомбы рядом с кораблем, сиганул за борт. К его удаче, с несколькими товарищами по несчастью был подобран катером и доставлен на борт «Ленинградсовета», которым командовал, упомянутый ранее, адмирал Н.Н.Амелько (На тот момент он был, всего лишь старшим лейтенантом). К сожалению, как мы знаем, «Вирония» тоже погибла от мины. Вот вам и судьба. Сумел же Михайловский увернуться от двух смертей.

Петр Иванович Макеев, в должности начальника походного штаба первого отряда транспортов, находящийся на борту, все того же «Ленинградсовета», так вспоминал, тот гибельный переход.

«Когда стало уже совсем темно, за кормой увидел ослепительную вспышку и поднявшийся высоко огненный столб ярко-белого цвета высотой не менее 100 метров, который продержался несколько секунд, осветив вокруг силуэты кораблей, и погас. Потом мы услышали глухой звук взрыва, и через несколько мгновений все вокруг снова погрузилось в полную темноту.

Выясняю, что подорвался на мине и затонул транспорт «Ярвемао». Боевые торпеды, погруженные на него при отходе из Таллина, сдетонировали при взрыве мины.
… Действие такого взрыва страшно, – представить себе его не в силах ничье воображение. Вот прошло уже более 50 лет, а я до сих пор не могу забыть эту ужасную картину.
Не успело отхлынуть катившееся над водой эхо взрыва, как его подхватила серия глухих ударов, доносившихся далеко сзади нас. Это еще ряд кораблей из других конвоев подорвался на минах. Иногда то один, то другой корабль совершенно исчезает из виду, скрытый высокими столбами воды, брызг и черного дыма.
Яркие вспышки, глухие взрывы, столбы пламени и дыма поднимались за нами на горизонте, зловеще возвещая об очередной гибели кораблей».

Поступила команда: «Всем кораблям встать на якорь». И вот караван судов ночью остановился в Финском заливе, посередине минного поля «Юминда».

«Машины перестали работать, и сразу вокруг наступила полная тишина. Теперь отчетливо стали слышны крики плавающих в воде людей: «Спасите нас», - кричали в одиночку и хором из темноты. На стихнувшей поверхности моря плавала масса обломков с кораблей и среди них люди. Наши катера осторожно идут на крики, подбирают плавающих и доставляют их на корабль. Отыскивать людей в воде, ночью при затемненных огнях кораблей было трудно, приходилось ориентироваться по зову и крику. Но у многих в холодной воде и от волнения быстро пропадал голос. Поднятые из воды, они долго не могли говорить».

Кто-нибудь ответил за всю эту трагедию-подлость? Да никто и никогда! И по сей день, история Таллиннского перехода 1941 года не имеет широкой огласки.

Это сколько же человеческих жизней замечательных советских людей унесла эта трагедия, организованная подлыми людьми с продажными душонками? Потому немцы так безнаказанно и расправлялись с нашими кораблями: что с постановкой мин на фарватере, что с обстрелом с берега, что с бомбежкой с воздуха.

Петр Иванович Макеев подводит грустный итог Таллиннского перехода.

«Из первого конвоя, в составе которых я шел, благополучно дошли до Кронштадта только учебный корабль «Ленинградсовет», три подводные лодки (Щ-307, Щ-308, М-79) и катера обеспечения.
Четыре транспорта («Элла», «Вирония», «Алев» и «Ярвемао») подорвались на минах и погибли. Четыре транспорта («Вальдемарс», «Колпакс», «Кронвальдис» и плавмастерская «Серп и Молот») погибли от авиабомб».

В других конвоях ситуация с транспортами была не лучше. Это было следствием того, что на следующий день, 29 августа главные силы и отряд прикрытия, а это военные корабли, – бросили конвои и самостоятельно убыли в Кронштадт. А мы и по сей день, не перестаем возмущаться действиями англичан по поводу того, как это они оставили без боевого прикрытия караван PQ -17. Но там-то хоть, на транспортах везли грузы, а здесь же, в основном, кругом были свои советские люди.

Петр Иванович с горечью констатирует, что

«оставшись без истребительного прикрытия и зенитных средств боевых кораблей, транспорта с войсками в этот день понесли большие потери от ударов противника с воздуха».

А высокое морское начальство в это время уже разминало ноги на брусчатке острова Котлин. Такие вот дела.

Вопросов к командованию Балтфлота по войне, особенно, по начальному периоду, очень много, но все они так и остались без ответов.

По Таллиннскому переходу хотелось сказать лишь следующее. Как по пословице: «Отольются кошке, мышиные слезки» – так и к немцам пришел грозный 1945 год. Нахлебались немецкие беженцы студеной водицы Балтийского моря. Сначала 30 января А.Маринеско на своей подлодке С-13 пустит ко дну громадный лайнер «Вильгельм Густлоф» с 5-ю тысячами беженцев и частью военнослужащих эвакуированных из Померании через порт Готенхафен, а через 11 дней, он же, топит транспорт «Штойбен» с 3,5 тысячами человек, тоже преимущественно беженцами и ранеными военнослужащими. В апреле весенней водицы из Балтики напьются еще около 7-ми тысяч человек, находящихся на транспорте «Гойя». Тоже, как и предыдущие немцы: раненые и эвакуированные из восточных земель, бежавшие от наступавшей Красной Армии. Это гибельное купание им устроил В.Коновалов на знакомой нам подводной лодке Л-3.

Автор, никоим образом, не злорадствует, над трагедией немецких беженцев, втянутых в водоворот военных событий и погибших в холодных водах Балтийского моря. Просто подчеркивает, что вполне возможно, что на этих судах, ушедших на дно, могли находиться и раненые летчики из Люфтваффе, бомбившие, в свое время, наши транспорты с мирным населением. А вполне возможно, что там находились и родственники, и друзья этих же самых пилотов. Все возможно. Вот и испытали, все они, вместе взятые, на себе все «прелести» войны. А ведь, поначалу боевых действий, очень даже, могли радоваться успехам своих мужей, сыновей и братьев на Восточном фронте. Что ж, вполне закономерный итог – возмездие восторжествовало! ...

Перейти к Части 2 Главы 37