eto_fake | Оболганная Колыма (Reply)

Указал 0_stranger

Оболганная Колыма? Лагерное прошлое обросло мифами

В прошлом номере «ВгМ» мы приводили суждения иностранных гостей о магаданцах и Магадане, над которым, как следует из их писаний, до сих пор довлеют призраки коммунизма - «не хватает только ограждений». Иного они здесь, в общем-то, и не ждали - в бывшую столицу ГУЛАГа, как никак приехали. Спору нет, обидно.

«Гордый взор иноплеменный» - о Магадане и магаданцах

В последнее время в Магадан зачастили иностранные корреспонденты. Одним из последних стал недавний визит репортера французской газеты «Le Point.» Марка Нексона.

Как прозвучало в одном из местных телесюжетов, он «готовит статью о концлагерях» (были, оказывается, на Колыме свои Освенцимы, может, и крематории были?), а заодно поведает о жизни современного Магадана. Гадать, какие впечатления отразит в своей публикации европейский гость, резона нет, но если они будут не самые для нас лицеприятные, удивляться не стоит. Во всяком случае, его недавние предшественники и собратья по перу, которых хлебосольные магаданцы привечали со всей душой, не только не оценили гостеприимства, но и всякие обидные вещи про Магадан написали.

Обломок советской эпохи?

Скажем, сотруднику французского издания «Le Figaro.» Сирилу Луи, побывавшему на Колыме этой весной, повсюду мерещились «Призраки Советов» - небольшая статья о Магадане так и называется - ее перевод по электронке одной из моих коллег прислал бывший магаданский епископ Гурий. «Магадан, бывшая столица ГУЛАГа, расположенная на восточной окраине Сибири, - пишет француз, - является свидетельством особых отношений России с коммунистическим прошлым. В Магадане, обломке советской эпохи, царит дух народа, раздавленного грузом истории». Эта раздавленность, как явствует из статьи, выражается в нашей ностальгии по советским временам, признаки которой автор усматривает в первомайских шествиях, в бюсте Берзина и даже в существовании проспекта Ленина. Современный же Магадан для него - это «большая деревня на краю света, две улицы, которые пересекаются у Полярного круга».

Дух советской эпохи в столице Колымского края ощутил и другой иностранный путешественник - итальянец Клементе Пероцца (перевод его статьи есть на сайте mrazzurro.blogspot.ca). С первых же строк он рубит с плеча: «Магадан - это не просто город, это параллельное измерение. Был основан в 1939 году, чтобы стать местом для ссылок. Таким он и остался по сей день, не хватает только ограждений».

То ли воображение у итальянца такое богатое, то ли бредней чьих наслушался. Последнее всего вероятней. Чего ждать от иноземцев, если даже наши сограждане до сих пор считают Колыму лагерной зоной? Хотя на самом-то деле наказание на Колыме сейчас отбывают исключительно лица, совершившие преступления впервые. Это свои, доморощенные зэки. Всего их около 900 человек, включая тех, что с Чукотки. Вполне очевидно, что в целом по стране, где в местах не столь отдаленных срок мотают сотни тысяч, доля колымских сидельцев ничтожно мала! Из других уголков нашей необъятной родины в Магаданскую область давным-давно никого, за редким исключением, не этапируют. Напротив, определенный контингент - лиц, судимых неоднократно, - еще и вывозят за пределы области.

Впрочем, то было лирическое отступление - а что вещает Клементе? Эх, город наш ему явно не пришелся по нраву. «Штукатурка со всех зданий отваливается кусками, на дорогах ямы по 40 см даже в центре города, все вокруг грязно и серо. Настоящими хозяевами кажутся чайки и бродячие собаки», - делится он своими впечатлениями.

Тут, наверное, он отчасти и прав, хотя краски сгустил. Грязным Магадан не назовешь, а вот серым - что есть, то есть. Уж больно много в нашем городе облезлых страшных фасадов - тоска смертная глядеть на них.

В джипах счастье?

Но дальше следуют более обидные обобщения. Они - о людях. «Чтобы жить добровольно в Магадане, я думаю, нужно или там родиться, или быть полностью разочарованным в жизни, или быть настолько ограниченным, что единственным смыслом существования считать деньги (тут перевод косноязычен). Человек с нормальным самосознанием не согласился бы жить в Магадане, даже если бы ему платили за это», - делает вывод итальянец.

Не дано, видно, понять человеку, что свой родной город можно просто любить - только за то, что он есть. Свою мысль Клементе поясняет так: «Вы бы жили в месте, где единственные качественные товары местного производства - это капуста, картошка, морковка и молоко, где понятия прекрасного не существует в помине, где самой большой радостью в жизни является покупка нового джипа?

Мне они (то есть магаданцы. - Авт.) кажутся похожими на собаку, грызущую собственный хвост. Хотя, похоже, они сами не осознают такого положения. Их образ жизни является чисто потребительским, и их это полностью устраивает».

Чья бы корова мычала, прости Господи. Про пресыщенных комфортом европейских обывателей уж тем более не скажешь, что живут они интересами исключительно духа, а не желудка…

Да и вообще, старушке ли Европе, не могущей даже со своими проблемами разобраться, учить нас уму-разуму?

Но поразительно вот что: К. Пероцца, встретивший в Магадане, как сам он пишет, «много прекрасных людей», которые ему «предлагали все», однако не нашел для этих людей в своей статье ни одного доброго слова. И счастье-то свое 90 процентов из нас меряют исключительно деньгами (эта мысль назойливо повторяется - наверно, потому мы здесь и живем, что деньги гребем лопатой), и жалости и сострадания-то мы не ведаем, и человеческого-то в нас мало заметно. Даже образованность наша странным образом сочетается в нас с духовной убогостью - парадоксальный Магадан!

Нелестное о нас мнение не смогли поколебать даже магаданцы Кирилл и Света, посвятившие иностранному гостю кучу своего времени. Каждый день, пишет автор, они возили его по всему городу вместо такси, не прося ничего взамен, открывали для него свой бар в 6 утра, чтобы он мог посмотреть матч Италия-Испания, приносили ему еду, так как обедать в забегаловках для него дороговато. И тем не менее… Русская душа так и осталась для Пероцца неразгаданной.

И это, конечно, грустно. Видать, со времен Тютчева, по слову которого «не поймет и не заметит гордый взор иноплеменный», мало что изменилось. Интересно, Марк Нексон о нас тоже гадости напишет?

И все же с иностранцев, судящих о нашей истории с наскоку и по верхам, спрос не самый великий. Что говорить о них, если мы сами рады стараться тиражировать о прошлом Колымы всяческие ужасы? Лагеря были, бесспорно, страшным местом, но ведь и мифов (которые только демонизируют и без того трагическую нашу историю) вокруг них сложилось множество. Не претендуя на какие-то разоблачения, просто посмотрим на факты. ©

Сидели миллионы?

Этот миф взят, видимо, с того же потолка, что и про полстраны сидельцев во всем советском ГУЛАГе. Истинные масштабы репрессий ныне покойный магаданский историк Александр Козлов обнародовал еще в 90-е: с 1932-го по 1956 год в лагеря Дальстроя (Севвостлаг) поступило 876 тысяч 043 заключенных. Не будем забывать при этом: Дальстрой был огромной территорией, которая к 1951 году занимала 1/6 часть СССР, достигая почти 3 млн квадратных километров. Он включал в себя не только будущую Магаданскую область, но и всю Чукотку, восточную половину Якутии, почти весь Корякский округ Камчатской области и значительную часть Хабаровского края вместе со знаменитыми портами Ванино и Находкой. И собственно в Магадан (в порт Нагаево) за все 26 лет существования Севвостлага было завезено 740 134 человека.

Истребляли поголовно?

Многие и поныне уверены, что большинство лагерников так и остались лежать в стылой колымской земле. И что расстреливали здесь едва ли не поголовно. Но, как свидетельствуют архивы, смерть в лагерях Даль-строя приняли 127 792 человека, из них расстреляно было около 11 тысяч. Конечно, смерть даже одного невинно замученного - невосполнимая трагедия. Но все-таки то были не миллионы. И хотя документами о причинах смерти каждого лагерника в отдельности историки не располагают, и так понятно: людей массово косили истощение, болезни, обморожения и травматизм.

В первые годы освоения Дальстроя, например, многие умирали от цинги, и эта болезнь свирепствовала до тех пор, пока против нее не нашли противоядие - бруснику и настой хвои стланика, потом - от пеллагры. Погибали лагерники и в бегах, и от рук блатарей, которых, кстати, в так называемой «сучьей» войне (ее ход и причины во всех красках расписал В. Шаламов) и самих полегло не одна тысяча.

И все же, как считает научный сотрудник областного краеведческого музея кандидат исторических наук Александр Навасардов, установки на уничтожение в лагерях не было. На Колыму ссылали не для того, чтобы сжить со свету, а на добычу золота.

Жизненно необходимый стране драгметалл, добавим к этому, нужно было кому-то добывать, но, учитывая специфику Крайнего Северо-Востока, его суровый климат и географическую удаленность, рассчитывать на многочисленность вольнонаемных работников в ближайшем будущем не приходилось.

Государство прибегло, в общем-то, к испытанному в мировой и отечественной истории (вспомним колонизацию Австралии, Сибири, Сахалина - нигде она не была бескровной, но кто считал те жертвы?) средству - необжитую окраину отправило осваивать осужденных. Но совершенно очевидно, что окраина эта, пустынная и чужая, не была готова к принятию такой огромной массы людей, к тому же непривычных к столь суровым условиям.

Да и подгоняемое сверхпланом начальство не считалось ни с какими жертвами, заставляя подневольных людей вкалывать с утра до ночи. Хотя и систему поощрений тоже использовало. За ударный труд лагерникам сокращали сроки, переводили на поселение, освобождали досрочно, платили зарплату. При Берзине даже более высокую, чем вольнонаемным. С началом войны зэки столь массово понесли свои сбережения (ведь были же они, значит!) в Фонд обороны, что государство, поначалу отказавшееся их принимать, вынуждено было спецдирективой НКВД дать на это разрешение.

На костях?

Грандиозные темпы строительства Колымской трассы (уже к осени 36-го ее довели до Сусумана) были оплачены, конечно, дорогой ценой. Не имея точных данных, историки, тем не менее, уверены: на этих работах зэки умирали во множестве. Но прямо в дорогу, вопреки расхожему мнению, их не закапывали. Хоронили, говорит А. Навасардов, вполне по-человечески - на кладбищах, которые имелись на каждой лагерной командировке. Поэтому и ставший уже устойчивым оборот «трасса на костях» если и уместно использовать, то исключительно как метафору.

Все - безвинные?

Образ лагерной Колымы в массовом сознании неотделим от «незаконных репрессий». Будто все, кого сюда привозили, были невинными страдальцами. Сейчас, конечно, уже невозможно досконально установить, кто был осужден праведно, а кто - нет. В то время было столько репрессивных законов, что сажали и «за колосок», и за анекдот крамольный, и за пребывание в плену. Беспощадное к людям было время. Многие, тем более судимые по различным пунктам пресловутой 58-й статьи, вообще попадали в Севвостлаг за мнимые преступления. И все же нельзя отрицать тот факт, что очень многие зэки сидели здесь за тяжкие уголовные деяния - хищения, грабежи, убийства и т. п.

Исключение, как утверждает научный сотрудник областного краеведческого музея кандидат исторических наук Александр Навасардов, явили только 37-39 годы, когда «политических» на Колыме оказалось едва ли не 90 процентов. Правда, в эту категорию вошли и многие уголовники - за отказ от работы, членовредительство и побеги их статьи были переквалифицированы в «контрреволюционный саботаж».

На исходе Великой Отечественной и после нее к ним прибавились многочисленные контингенты самых отпетых уголовников, а также осужденных за воинские преступления: власовцев, бандеровцев, лесных братьев и т.д. Тех, кто воевал против наших отцов, дедов и прадедов. По законам военного времени они числились государственными преступниками, и назвать их невинными жертвами при всех оговорках язык вряд ли повернется.

Ольга КИРИЛЛОВСКАЯ
"Вести города М", декабрь 2012