Глава 32. О маршале авиации Новикове, Ч.3/5

[mamlas.livejournal.com]

Новиков Александр Александрович, генерал-лейтенант авиации. 24.06.1945

Начало, Ч.2/5

Это все было по одной Финляндии. А как обстояли дела с Венгрией и Румынией? Может, тоже приходили другие, честные товарищи с картами, и объясняли присутствующим, каким-таким образом, эти страны вдруг объявили нам войну.

По Румынии мы знаем, как командующий Черноморским флотом Октябрьский «отметелил» мамалыжников авиацией и набегом кораблей Черноморского флота. А Венгрию, скорее всего, отбомбил Юго-Западный фронт, где в то время, «крутились» Жуков с Хрущевым, как известно руководя структурой Юго-Западного направления. Командующий ВВС округом Птухин, как помнит читатель, исчезнет навсегда, унеся все тайны в могилу.

Думается, что эпизод, все же требует уточнения. Зная, что Жуков, по тем дням был Главкомом Юго-Западного направления, следует сделать поправку.

Ватутин исполнял обязанности начальника Генерального штаба, поэтому и суетился возле телефонного аппарата. А так как, отбомбили, кроме Финляндии, еще и Венгрию с Румынией, то на данном совещании в Наркомате обороны (Ставке) должны были присутствовать и Главкомы направлений: Юго-Западного – Жуков, а Северо-Западного – Мерецков. Скорее всего, Мерецков был, если присутствовал Жуков. Кроме того, Харламов рассказывал, именно, о Финляндии.

Именно, после этой разборки последовали отставки Главкомов, как одного, так и другого. Как известно, их заменили Ворошиловым и Буденным. Они, вместе со Сталиным будут расхлебывать ту «кашу», которую «заварили» наши друзья из Ставки. Теперь предстояло выкручиваться и на международной арене. Не будешь же всем объяснять, что это, дескать, не мы сделали, а наши товарищи из «пятой колонны», сильно постарались. Будьте, дескать, снисходительны.

Молотов, как глава правительства по иностранным делам, здесь же находился, в данном помещении вместе со всеми. Сам же рассказывал об этом. Ему, как главе наркомата по иностранным делам, разумеется, было ведомо, с какими претензиями выступили соседние с нами страны. В нотах, были же названы причины. Тоже, ведь, отбомбили их преднамеренно и заранее, чтобы дать повод для вступления в войну с нами. Понятно, что после всего этого, плюс Жуковское вранье, – Сталин и вспылил. Да, но и Георгий Константинович, как помните, показал зубы. Это Микоян подрисовал ему слезы, в противовес «жестокому» и «деспотичному» Сталину.

Такой вот оказалась «разборка» в Наркомате обороны. Думается, что не все члены Политбюро приехали в Ставку. Харламов же пояснил: почти все. Те, думается, кто держал нос по ветру с германской стороны, вряд ли бы, поехали в наркомат.

Хотя, как сказать? Могли и поехать, чтобы поддержать «братьев по крови». Ведь, Микоян же, вроде, поехал? Может еще и потому, чтобы в дальнейшем, исказить данное событие в своих мемуарах?

Где же здесь видно, что Сталин проявил упадочническое настроение, описанное Микояном? Наоборот, Харламов показывает Сталина, довольно спокойным и рассудительным человеком, пытающимся разобраться в такой непростой ситуации. К тому же, отчего было Сталину, после серьезного разговора с военными, «сбегать» из Кремля к себе на дачу? От нерешенных проблем? Видите ли, вождю захотелось побыть в одиночестве: поразмышлять, собраться с мыслями. Придумают же, такое. Не хуже, чем по первым дням войны. Тоже, Кремлевские мудрецы объясняли читателю, почему тот не выступил по радио? Дескать, Сталину нужно было осмотреться по событиям, а вдруг Гитлер напал понарошку? Всякое в жизни бывает! Как знаем, вождь «осматривался», аж, до 3 июля. Наверное, данная поездка в Наркомат обороны, тоже, входила в его планы по теме – «осмотреться».

Не заскучал ли у нас Новиков, со своими воспоминаниями о начальном этапе военных действий? А то, сильно отодвинули мы его в сторону, связи с Финляндией. Но сам виноват! Писал бы правду, и читателю легче было бы разбираться в событиях. Но и так ясно, какого поля эта «ягода» была?

«День 27 июня начался для меня обычно. Проснувшись у себя в служебном кабинете, я занялся текущими делами: выслушал доклады начальников  отделов — оперативного и боевой подготовки — полковников С. Рыбальченко и Н. Селезнева, ознакомился с разведданными, отдал необходимые распоряжения и уехал на один из аэродромов, где собирались и облетывались МиГ-3».

Мир тесен. «Ба-а, знакомые все лица!». После войны все встретятся вновь на Лубянке.

Н.П. Селезнев – будет проходить, вместе Новиковым, по делу «авиаторов» в 1946 году.

С.Т.Рыбальченко –  будет предъявлено обвинение «в организации заговорщицкой группы для борьбы с Советской властью».  Вместе с Гордовым и Куликом будет, якобы,  расстрелян  в 1950 (?) году.

Но что-то о Финляндии товарищ Новиков больше не стал нам рассказывать. Видимо, понадеялся на то, что мы это сделаем за него.

На десерт, еще один «неожиданный» эпизод из жизни «легендарного» маршала ВВС.

«В один из августовских дней воздушная разведка преподнесла нам сюрприз.  Я сидел  в  кабинете  и  вместе с начальником штаба генералом А.П.Некрасовым ломал голову, где и как выкроить побольше самолетов для поддержки войск Кингисеппского сектора, против которого гитлеровцы создавали особенно сильную ударную группировку».

Не знаю, какой сюрприз преподнесла воздушная разведка Александру Александровичу, но читателю, сам Новиков, точно, преподносит очередной сюрприз. Это тот самый Некрасов, которому Новиков сдал дела 20 июня и который их, якобы, принял, но в должность командующего почему-то не вступил. Видимо, ему и в должности начальника штаба ВВС фронта неплохо жилось? Чудные дела творились в Ленинградском военном округе по началу войны, ей богу.

В более ранней главе, упоминая заговорщиков из ВВС, я назвал фамилию, некоего С.А.Худякова, маршала авиации расстрелянного в 1950 году. Хотя, сейчас заниматься вопросами битвы под Москвой мы не будет, небольшую занятную историю о данном «герое» приведу. Ее, в свое время поведал корреспонденту «Красной Звезды» А.Кочукову, сам Александр Александрович Новиков. Оцените, «байку» бывшего командующего ВВС. Хочу предупредить, что тот, кто не понимает чувство юмора, не сможет понять во всей красе, сие устное творчество.

«Худяков не всегда был Худяковым, - заметил в начале своего рассказа Александр Александрович. - Родился он в семье крестьянина из Нагорного Карабаха Артема Ханферянца, и его нарекли Арменаком. После Октябрьской революции Ханферянц вступил в ряды Красной гвардии. Где-то в районе Астрахани баржа, на которой находились Арменак и его друг Сергей Худяков, была потоплена. Выросший в горах армянин плавать не умел. Его спас Сергей.  Друзья добрались до Астрахани и в составе 289-го стрелкового полка 10-й армии храбро сражались с врагом. В одном из боев Сергей был смертельно ранен. Умирая на руках у друга, Худяков прошептал: «Арменак, бери мой клинок и выводи отряд из окружения. Пусть враги думают, что я жив. Ты теперь командир, и ты - Худяков».

Бойцы похоронили своего командира, а Ханферянц поклялся на клинке, что выведет отряд из окружения и, если останется в живых, выполнит последнюю просьбу друга. Так Арменак Артемович Ханферянц стал Сергеем Александровичем Худяковым...»

Признаться, такого я еще не слышал. Понятно, что мужская дружба не знает границ, но, чтобы до такого?! Это ж надо! Практически волшебный клинок был у настоящего Худякова. А как иначе объяснить чудесное превращение Арменака в Сергея? Поцеловал, армянский юноша Ханферянц, клинок боевого друга, и превратился в Худякова.  Наверное, бойцы отряда целовали ножны от клинка, чтобы поверить в чудесное превращение Арменака? Уж, не был ли одним из этих бойцов, сам Новиков? – очень уж красиво излагает. А вот следователи, арестовавшие в декабре 1945 года маршала Худякова, были, видимо, далеки от понимания народного армянского эпоса и не поверили такой красивой легенде о боевом братстве. Худяков-двойник, очевидно, намекнул следователям, что Новиков, тоже, немного знает эту историю о клинке и может подтвердить. Так, по всей видимости, А.А.Новиков и оказался на Лубянке.

Неплохо смотрятся мемуары по данной теме о Ленинградском военном округе, написанные другим, не менее известным «сидельцем на Лубянке». Только первый «герой» – Новиков, сидел после войны, а второй – в самом ее  начале. Но, сближает их одно общее дело.

Слово представляется Кириллу Афанасьевичу Мерецкову, автору книги «На службе народу». О нем мы уже вели предварительный разговор, так что данный «герой» нам хорошо известен.

Но прежде чем брать, как говорят «быка за рога», то есть комментировать воспоминаниях маршала, вернемся по времени несколько назад, в июнь 1941 года. Все наши герои страшно бояться рассказывать о Сталине накануне и в самые первые дни войны. Мерецков не исключение. Оказывается, еще в феврале месяце рокового сорок первого года, будучи на приеме у Сталина он так описывал эту встречу.

«В ходе …  беседы И. В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны. Поэтому порядок ввода в строй механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо сейчас уделить главное внимание обучению войск. Политбюро считает, говорил И. В. Сталин, что Наркомат обороны усилили, возвратив туда меня, и ждет активной деятельности.

Так закончился этот разговор с И. В. Сталиным. На следующий день я целиком переключился на боевую и учебную подготовку армии. С этого момента и вплоть до войны я виделся с И. В. Сталиным очень редко».

А зачем? Если Сталин сам сказал что не исключено, «что до 1942 года мы останемся вне войны». Мерецков, видимо, планировал, что в следующем году встреч со Сталиным будет больше, чем в сорок первом, поэтому, что зря глаза вождю мозолить? Лучше заняться боевой подготовкой войск.

«Считая наиважнейшим средством обучения войск практические учения, приближенные к боевым условиям, я наметил план действий в этом направлении и ряд поездок по военным округам. Нарком утвердил их без особых изменений.

Весной 1941 года я был на учениях в Ленинградском военном округе, которым командовал генерал-полковник М. М. Попов. Поездку в ЛВО я считаю успешной. Командный состав поставленные задачи решал правильно. Войска готовились хорошо».

Весна  - понятие растяжимое; к тому же состоит из трех месяцев. Или запамятовал, по прошествии лет, когда был в городе на Неве? Дело в том, что все то, что описано Мерецковым, заведомая ложь, немного разбавленная определенными всполохами реальных событий. Не та личность, которой можно было доверять.

« Затем отправился в Киевский особый военный округ. В конце мая начальник оперативного отдела штаба округа генерал-майор И. X. Баграмян доложил мне обстановку. Дело приближалось к войне. Немецкие войска сосредоточивались у нашей границы. Баграмян назвал весьма тревожную цифру, постоянно возраставшую».

Трудно было ориентироваться нашим военным. С одной стороны все кругом говорят о подготовке немцев к нападению, с другой – Сталин «успокоил», что до Нового года, дескать, ничего страшного не произойдет. Но, Кирилл Афанасьевич, как всегда «обеспокоен».

«Прежде чем доложить в Москву, я решил еще раз все перепроверить. Поехал во Львов, побывал в армиях округа. Командармы в один голос говорили то же самое. Тогда я лично провел длительное наблюдение с передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры вели себя чрезвычайно активно».

Мерецков, сам лично, в бинокль зафиксировал активность немецких офицеров. Вот что, оказывается, знаменует «приближение к войне». Суметь так написать в мемуарах о подготовке немцев, чтобы ничего не сказать? Это и есть мастерство лжеца. Дальше – больше. Он сейчас нам будет рассказывать сказку об укрепрайонах, с которыми мы уже знакомы по воспоминаниям А.Ф.Хренова.

«На правом фланге Киевского особого военного округа строился в то время укрепленный район. Сооружения уже возвели, но еще не было оборудования. Имелись и части, предназначенные для укрепленного района».

Это как раз направление удара немецкой танковой группы Э.Клейста. «Прекрасные» защитные сооружения на границе. Отчего же наш хитрован не указал, что за сооружения? И какого оборудования в них недоставало? А то читатели ненароком могут подумать, что сантехнического: кранов для умывальников и запорных устройств от смывных бачков для унитазов.

Как нам было известно из воспоминаний Аркадия Федоровича Хренова, –  в сооружениях (ДОТах) не было самого главного: артиллерийского и стрелкового (пулеметного) вооружений. Только и всего! А в остальном все в полном порядке, –  над головой не капало.

Так как читатель знает, кто виновник всех этих безобразий, то ознакомьтесь, как маршал изящно переводит стрелки на покойного Бориса Михайловича Шапошникова.

«В других местах оборонительные работы были еще не завершены. Ответственным за строительство укрепрайонов был Б. М. Шапошников, и я решил дополнительно поговорить с ним в Москве».

Наверное, Шапошников в глубине своего письменного стола, по забывчивости, нечаянно оставил про запас несколько десяток орудийных стволов и пару сотен пулеметов. Надо было, видимо, напомнить уважаемому человеку, чтобы все вернул и направил по назначению.

Дальше, вообще трудно сдержать смех, по поводу прочитанного.

«Взяв на себя инициативу, я сообщил командарму - 5  генерал-майору танковых войск М. И. Потапову, что пришлю своего помощника с приказом провести опытное учение по занятию укрепленного района частями армии, с тем, чтобы после учения 5-я армия осталась в укрепленном районе».

Наверное, читатель по прочтению слов «взял на себя инициативу» подумал, что Мерецков тут же отдал команду о немедленном проведении учений в 5-ой армии, однако, зная, кто он есть на самом деле, трудно усомниться в правильности выбранного им решения.

«Затем я объехал пограничные части. Все они были начеку, и почти везде я слышал о том, что на той стороне неблагополучно».

Так как пограничные части никогда не входили в состав Наркомата обороны, то непонятно, отчего это Кирилл Афанасьевич там решил свою ретивость показать? Видимо, перед читателями рисуется своей заботливостью о защите страны. В дальнейшем, у него и командующий округом М.П.Кирпонос, и командующий 6-ой армией И.Н.Музыченко (не упомянутый здесь по фамилии, скорее всего, из-за попадания в плен), тоже, будут виноваты. Один он, ничем незапятнанный вернется в столицу из поездки по округам. Срок возвращения, якобы, середина июня.

«В Москве вместе с  С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина и рассказал обо всем увиденном. Оба они отнеслись к докладу очень внимательно».

Как-то замысловато написано. Выходит, для того чтобы Нарком обороны был ознакомлен с результатами инспекционной поездки Мерецкова по округам, его необходимо было взять с собой на прием к Сталину. Или же Мерецков поставил условие Семену Константиновичу, что, дескать, зачем два раза повторяться, давайте лучше расскажу один раз, но на приеме у Сталина?

Если Нарком Тимошенко отнесся внимательно к докладу своего заместителя, то это и не удивительно – нарком обороны же, то внимательное отношение Сталина к сообщению Мерецкова представляет определенный интерес. Неужели Иосиф Виссарионович ни бросил в адрес Мерецкова ни одной нехорошей реплики о подготовке врага? И Лаврентий Павлович почему-то рядом не крутился с угрозами об аресте смелого замнаркома обороны?

Что смущает в рассказе «хитрого ярославца», в данном моменте, так это то, почему он не побывал в Западном округе? Может, Сталин тоже выразил недоумение по этому вопросу и послал Мерецкова все же выяснить, что там, и как там в Белоруссии? И Кирилл Афанасьевич отправился к Д.Г.Павлову.

«В частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся — провести боевую тревогу. Я немедленно вылетел в Западный особый военный округ.

Шло последнее предвоенное воскресенье (17 июня. – В.М.). Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации. Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходившее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Д. Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И. В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны.

Я уже отмечал, что его роднит с Жуковым одно характерное обстоятельство:  тоже любит ссылаться на покойников. Выше приведенные: Шапошников и Кирпонос – увы! умерли на войне. Музыченко не в счет. Ему все равно слова не дадут.

Сейчас пойдет вторая волна покойников из Западного округа. Но прежде о приведенном отрывке. Полная чушь! Во-первых, непонятно где это Мерецков организовал «боевую» тревогу? Уж не в Минске ли на Центральном аэродроме? Во-вторых, с каких это пор командующий военным округом выполняет распоряжения начальника Гражданской авиации? В-третьих, что гражданских аэродромов не хватило, если решили военный аэродром отдать под посадку немецких пассажирских самолетов? К тому же, как это данный немецкий самолет умудрился приземлиться на аэродроме, где проводились военные учения с боевой тревогой???

«А крепко поругал Павлова» – это, простите, из какого же Устава о дисциплинарных наказаниях? Из записной книжки генерала армии Мерецкова, что ли?

«Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копец».

Явно редакторская недоработка. Фамилии с окончанием на букву «Ц» имеют одну особенность. Женские фамилии не склоняются, в отличие от мужских. Поэтому правильно было бы фамилию начальника ВВС Западного округа написать как: «…я обратился к … И.И.Копцу».

«— Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

— Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал, что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался не способным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, и Копец покончил с собой.

Познакомившись с положением на западной границе и выслушав Павлова, я убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы».

Как и во всем, так и по этому факту с командующим ВВС округа Копцом, Мерецков лжив по определению. Дело в том, что Иван Иванович Копец будет застрелен в первые же минуты начала войны, с целью сразу обезглавить ВВС округа. А все эти байки о его самоубийстве будут своеобразным прикрытием начавшегося бардака в авиации округа. Я же пояснял, что важной составляющей позволявшей немцам благополучно перебраться на нашу сторону пограничных рек будет «пассивное» состояние нашей авиации. Вот ее и сделали такой, например, в Западном округе, сразу лишив руководства. Последним, кто видел живым командующего ВВС, был наш Худяков-Ханферянц, начальник штаба данной структуры. О его судьбе было рассказано чуть выше. Так как это дело было очень «темным», то во времена Хрущева говорить о «самоубийстве» командующего И.И.Копца было делом нежелательным. У Константина Симонова в его «Живых и мертвых» данный командующий ВВС выведен под фамилией Козырева. В истребителе он будет отправлен в свой «последний воздушный бой», где и будет подбит. При приземлении, якобы, сломает позвоночник и чтобы не попасть в плен, по его разумению, Козырев – Копец застрелится. Но это, как понимаете совсем другая история ничего общего не имеющая с реалиями жизни. Но факт «самоубийства» Копца, все же, будет обыгран и немного облагорожен.

Как следствие, и данное местное военное начальство Западного округа в ходе проверки по описанию Мерецкова, тоже, будет виновато по началу войны, хотя Кирилл Афанасьевич и внушал им строго о долге перед Родиной.

Однако глупо находясь в Белоруссии, заодно ни заглянуть к соседям справа: как, мол, там у них дела в Прибалтике?

Ошибочно мемуары Кирилла Афанасьевича взяли и издали в ПОЛИТИЗДАТе. Их место было бы в ДЕТГИЗе в серии: рассказы о войне для юношества. Соответственно подходящей выглядела бы глава с примерным названием: «На страже западных рубежей Родины».

«Вылетел в Прибалтийский особый военный округ. Приземлился на аэродроме одного истребительного полка, а сопровождавшего меня офицера послал на аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу».

Чего хотел Мерецков получить от летчиков тяжелой бомбардировочной авиации, тем более на другом аэродроме? Чтобы заправились по полной программе, взлетели, покружили над заместителем наркома, приветливо попахали ему крыльями и улетели обратно к себе на посадку?

«Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной летает немецкий самолет, но он не знает, что с ним делать, так как сбивать запрещено. Я распорядился посадите его и не медля запросил Москву. Через четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать. О посадке умолчали. А мы его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем, не знаю, так как вскоре грянула война».

Опять немецкий самолет. В этот раз трудно понять, какой именно: гражданский или боевой? Одно – точно: не истребитель, коли написано – экипаж. По приказу «смелого» Мерецков немецкий самолет все же посадили. Как он вывернется из этой истории по приезду в Москву, читателям не сообщает. На его «счастье» вскоре начнется война, а то бы не избежать международного скандала.

А что же потом, целую неделю до войны, делало с немецким экипажем командование округа, Мерецкова, видимо, уже не интересовало. Может и немецкое командование, уже само позабыло про свой экипаж? Их же, сколько было у них в Германских ВВС? Много! Подумаешь, одним меньше стало.

А у нас было главное, на тот момент, перед войной –  провести в частях учебную тревогу, чтобы показать советскому читателю, что такие, как Мерецков, не зря ели хлеб на военной службе.

«Тревога прошла удачно. И истребители и бомбардировщики быстро поднялись в воздух и проделали все, что от них требовалось».

Ну, что от них потребовал Кирилл Афанасьевич, он так и не сказал, предоставив читателям самим домысливать, что положено делать советским летчикам в таком случае. Но, видимо, их действия произвели на московское начальство приятное впечатление.

«Но хорошее настроение тут же было испорчено. Заместитель командующего округом генерал-майор Е. П. Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе».

Не дали в полной мере порадоваться хорошему человеку. Но почему на встрече с заместителем наркома отсутствовал командующий округом Ф.И.Кузнецов? Куда же он подевался в такой ответственный момент, когда Мерецков у него устраивал учебные тревоги? Он, видимо, заранее знал, что своим сообщением о концентрации немецких войск на границе сразу испортит настроение посланцу из Москвы. Поэтому и перепоручил своему заместителю сообщить эту плохую новость Мерецкову, а сам, видимо, решил от греха подальше, не показываться тому на глаза.

Как Кирилл Афанасьевич сильно огорчился от полученных сообщений! Оказывается и здесь немецкие войска на границе! Срочно, домой в столицу с нехорошими новостями!

«Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе наркому обороны».

Не мемуары военачальника, а школьное сочинение на свободную тему. «Ни слова не утаивая», как прикажите понимать? Значит, до этого момента можно было кое-что оставить про запас при разговоре с вышестоящим начальством?

Как видите, дело прикатилось к самому кануну войны. На календаре было уже, видимо, 20-е июня. Но ситуация в Кремле изменилась коренным образом. Если раньше, неделю назад, «честный» Мерецков рвался поделиться приграничными новостями со Сталиным, то теперь ограничился сообщением одному лишь Тимошенко. И от чего же Сталин второй раз не стал проявлять внимание к новостям привезенным Мерецковым, Кирилл Афанасьевич не стал посвящать в такие тонкости своего читателя. А нам и без него понятно, что доступ к телу товарища Сталина стал строго ограничен, в силу сложившихся неблагоприятных условий для вождя.

«С. К. Тимошенко при мне позвонил И. В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление».

Куда на самом деле позвонил Тимошенко? – это знали только сам Семен Константинович, да Кирилл Афанасьевич, но эту тайну оба сохранили навек. А может Тимошенко никуда и не звонил? Вряд ли, чего нового он мог сообщить Сталину, а Молотову для выступления по радио и так бумагу напишут.

Кем было отдано приказание, сохранять все как есть, без изменения на границе, как всегда, осталось на уровне догадок. А если написано, что порядок сохранялся прежний, то следует, что никакой полной боевой готовности в частях Красной Армии проведено не было. Далее в мемуарах следуют красивые рассуждения о том, как много хорошего хотелось сделать для Родины. Правда, у таких людей, как Мерецков, почему-то, всегда для этого не хватает времени. А после войны было уже не до хороших дел. Маршальские заботы тяжелой обузой легли на плечи – не сбросить до самой смерти.

Продолжение