![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png)
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png)
![]() Советский Военно-Морской флаг на фоне поверженного рейхстага. 1945 |
Своеобразные задачи были у советского командования. Свою военно-морскую базу отдали на растерзание врагу, зато побомбили вражескую. Что по такому случаю вспоминал лично адмирал Трибуц?
Видимо, он подумал: зачем утомлять читателя разными подробностями, тем более что об этом уже упоминал начальник штаба? Лаконичным военным языком (словно резолюцию наложил на документ), пояснил существо дела.
«Перед полуднем 22 июня мне позвонил М.С. Клевенский:
- Наши части отступают на Ригу, базу удержать трудно.
Он просил помощи. Увы, мы ничем не могли помочь Лиепае(?) – войск в нашем распоряжении не было. Не приходилось рассчитывать и на округ – враг, потеснив войска 8-й армии, прорвался уже к Шауляю. На Лиепаю по прибрежной дороге наступала отборная, имеющая двухлетний боевой опыт 291-я пехотная дивизия врага. В дивизии насчитывалось до 17 тысяч человек, ее усиливали подразделения морской пехоты, поддерживали танковые, авиационные и артиллерийские части».
А что, немецкую дивизию защитил бы от бомбежки нашей авиацией её двухлетний боевой опыт? Или же высокое Балтийское начальство постеснялось причинять неудобства немецким «ветеранам» войны? Кроме того, руководство Либавской базы попросило помощи еще 22 июня, а наши авиаполки «прохлаждались» на аэродромах еще пару дней. Что же касается отсутствия нашей истребительной авиации по прикрытию бомбардировщиков, то ее же заблаговременно переместили к границе, чтоб подставить под удар немцев. Остатки, как помните, перелетели под Ригу. Вообще, можно сказать, что этот боевой вылет двух бомбардировочных авиаполков, на фоне царящих в то время всяческих безобразий, вполне можно считать очень даже удачным, так как без истребительного прикрытия, проведя боевую операцию, вернулись без потерь. Конечно, эту операцию можно поставить и в плюс, но, разумеется, не командованию Балтфлотом, а исключительно летному составу авиаторов.
Уважаемый читатель, в свете изложенного не вызывает ли у вас чувство легкого недоумения воспоминания адмирала Трибуца? Начальник штаба так его расхваливал за оперативное руководство. Даже, припоминает, что тот, озаботился, – самолеты высылал для помощи Либаве, и штурман Хохлов подтвердил: действительно, летали.
Да, но сам Владимир Филиппович, напрочь, отказывается от проведенной боевой операции авиацией Балтийского флота. Отчего же так скромность обуяла? Не оттого ли, что прекрасно знал подоплеку всех подлых дел, что по Либаве, что по Прибалтийской ВМБ. Да и мало ли, накопилось их по всей войне на Балтике. Подумали в издательской редакции и посоветовали адмиралу: если слово – серебро, то молчание – золото. Трибуц прислушался к пословице, и даже, от усердия, указал послевоенное название базы – Лиепая. Ведь, на тот момент, начало войны, она была, все же, Либавой.
Но это не последнее, что хотелось бы сказать по данной базе. Помните читатель, что в приведенном выше документе Главного политуправления РКВМФ «намылили шею» командованию Либавской базы? Так вот, история могла иметь и такое развитие. Этой группе бомбардировщиков и была поставлена задача, помочь обороне Либавы (Пантелеев так ярко описал данный эпизод, что сомнений не вызывает). По началу войны лётное начальство не особенно утруждало себя сбережением бомбардировочной авиации. Можно встретить в воспоминаниях маршала авиации А.Е.Голованова упоминание о том, что его полк тяжелых бомбардировщиков без прикрытия послали 23 июня бомбить, что бы вы думали? – Варшаву. К 28 июня из 72 машин в полку осталось в строю только 14, остальные были либо сбиты, либо нуждались в капитальном ремонте. Так что к Либаве, деятели из ВВС КБФ, вполне могли направить два полка бомбардировщиков, да к тому же без прикрытия, что они собственно и сделали (Не потому ли начальник штаба, впоследствии, почти втрое сократил число самолетов?). Это характерное явление тех дней. Но что там могло произойти? Прилетев к месту «работы» летчики, видимо, должны были связаться с руководством базы. Ведь надо было получить с земли, хотя бы, обозначение своего переднего края. Дать направление вражеских позиций. Это же не штурмовики Илы, рыскающие на бреющем полете, и даже не «пешки», имеющие большие возможности по части пикирования по наземным целям. Хотя и они требовали уточнения. Но это же, тяжелая авиация, способная наносить бомбовые удары по крупным объектам, как в нашем случае, Мемельскому порту. А что получилось? Подлетели к Либаве, а связи с ней нет. Начальство же, разбежалось (Шел уже третий день, когда Клевенский попросил о помощи). И Грищенко вспоминал, о том же самом. И что прикажете делать нашим пилотам? С высоты птичьего полета обозревать окутанные дымами окрестности Либавы? Скорее всего, доложили своему начальству, что связи с землей нет, цели не просматриваются, что делать? Вот и всплыл тогда запасной вариант с Мемелем. Остается только удивляться, что не столкнулись с немецкими истребителями прикрытия. Те бы стали резвиться, как на учениях. А чего бояться? Ни одного советского истребителя в прикрытии. Сбивай в свое удовольствие, лишь не попадай под курсовые пулеметы или под огонь башенного стрелка бомбардировщика. Вот и возвращались с боевых заданий бомберы, теряя за день более десятка сбитых самолетов. Вот так планировалась и осуществлялась подстава врагу, то по части флота, то по части авиации, – тех же истребителей и бомбардировщиков.
Ну, а что касается немецкого десанта севернее Либавы – это, скорее всего, был повод для подставы тяжелой авиации флота. По счастью, ее боевая мощь сохранится к августу месяцу, и она будет наносить бомбовые удары по самой Германии.
А «быстрое реагирование» на просьбу руководства Либавской базы ясно и понятно из многоступенчатой системы управления войсками и флотом.
Помните, историю с Главными направлениями, в том числе и с Северо-Западным? Как там, у нас лихо «бегали» приказы командования Северо-Западного фронта по бесконечному кругу вышестоящего начальства. Так и в данном случае. Пока пришел приказ летунам о помощи пехоте под Либавой много воды утекло. Вот и пришлось бомбардировочной авиации лететь бомбить запасные цели. Хорошо, что хоть вылет по военному времени оказался, очень уж удачным, а то бы гореть на земле с десяток наших самолетов. Без прикрытия летать на дневную бомбежку, заведомо проигрышное дело. Если, конечно, не произойдет маленького чуда. Оно и произошло.
Из воспоминаний Петра Ильича Хохлова хотелось бы отметить еще один эпизод по началу войны. Это бомбардировка Финляндии.
«…Успех первого боевого вылета поднял моральный дух личного состава авиационных полков. С 26 июня части и соединения авиации Балтфлота, куда входил и наш полк, совместно с авиаторами Северного фронта и ВВС Северного флота участвовали в операции по уничтожению самолетов 5-го немецкого воздушного флота (Люфтваффе) на аэродромах Финляндии и Норвегии. В массированных ударах участвовало 230 бомбардировщиков и 220 истребителей. По данным воздушного фотоконтроля, фашисты потеряли на аэродромах более 130 самолетов. Серьезные повреждения получили их ангары, аэродромы, бензохранилища.
Наш полк в ходе этой операции уничтожал самолеты противника на аэродромах Лахти и Лаппенранта. Там по наблюдениям экипажей происходили взрывы и пожары, было уничтожено 17 немецких самолетов. 28 и 29 июня авиаторы полка наносили бомбовые удары по пушечному заводу в городе Турку (Финляндия) и вели интенсивную разведку в Балтийском море. А в ночное время ставили мины с воздуха на фарватерах военно-морских баз Котка, Турку, Хельсинки».
В этом месте советскому читателю преподносилось очередное искажение советским официозом событий прошедшей войны. Мы с вами, уважаемый читатель, уже знаем, из главы о командующем ВВС Новикове, что наша авиация, руководствуясь указаниями Ставки, именно, 25 июня нанесла бомбовый удар по Финляндии и втянула ее в орбиту войны. В силу этого обстоятельства, та, на следующий день, направила нам ноту протеста и объявила войну.
Советская же цензура, всего-то, изменила один день в мемуарах Хохлова. Не в первый раз. Да и события размазала, в частности, захватив при этом и Норвегию. Но, как теперь, зная из любого военного словаря, что Финляндия 26 июня 1941 года объявила нам войну, ни у кого не возникнет сомнения, что нанесенный бомбовый удар, «в этот же», день по северной «соседке», был, своего рода, актом возмездия. Чтоб знали, как объявлять нашей Родине войну! А всего-то изменен был один день! Да, но как по-разному читаются события. Вот вам и «правда» о войне. Так кого же покрывал постсталинский официоз по финским событиям?
Теперь обещанная информация о морских минах. Снова вернемся к мемуарам Николая Ефремовича Басистого, командира «Червоной Украины». Как помните, он получил боевое задание из штаба Черноморского флота и принял на борт своего крейсера 90 морских мин.
«Из штаба флота прислали кальку — схему минного заграждения. Всматриваюсь в нее — знакомая работа. Кажется, давно ли эта калька лежала на моем столе в оперативном отделе штаба флота».
Поясню в чем дело? В его «красном пакете», вскрытом после объявления войны находилось предписание, что командиру корабля надлежало делать в последующем. А намечалась постановка мин в указанном квадрате моря. Соответственно, среди приказа могла находиться и схема минного заграждения. К чему это говорю? В пакетах подобного рода, всегда находятся отложенные по времени приказы вышестоящего начальства. Они не являются тайной от подчиненного, чтобы он, вскрыв пакет, не таращил на приказ глаза, как баран на новые ворота. Просто, до поры до времени, они под печатью хранятся в сейфе командира. Пришел приказ вскрыть пакет – вскрыл, и получил письменное обоснование своим последующим действиям. Только и всего. Задача подонков-предателей заключалась в том, чтобы затруднить (оттянуть, замедлить), в конце концов, просто не отдать приказ о вскрытие пакета, обрекая командира на бездействие в тот момент, когда он уже подвергся воздействию противника. Смотрите, что мы видим, вместе с Николаем Ефремовичем? Знакомый ему документ – калька со схемой минных заграждений. Видимо, с данными документами вместе со старшим штурманом корабля они предварительно работали, рассчитывая прокладки курса и привязку к ориентирам.
А вот что вспоминал, упомянутый, чуть выше, командир авиаполка А.Е.Голованов 22 июня 1941 года, находящийся в Западном военном округе. Получил приказ, как помните, нанести бомбовый удар по Варшаве (?). Спрашивает своего непосредственного начальника:
«- Есть ли у вас распоряжение вскрыть пакет под литером «М»?
Последовал отрицательный ответ.
- А приказ или письменное распоряжение бомбить Варшаву?
Такого документа также не оказалось.
Будучи совершенно твердо ориентирован об объектах нанесения ударов, среди которых Варшава никогда не значилась, я усомнился в данном распоряжении.
- Товарищ полковник, – обратился я к Скрипко, – кто давал распоряжение?
- Лично Жигарев (в то время командующий ВВС – автор А.Г.)
- А вы вскрыли пакет? – опять спросил я.
- Нет. Без особого на то распоряжения этого сделать я не могу.
Мне стало ясно, что полковник Скрипко так же, как и я, и не мыслит вскрывать документы на случай войны без особого на то распоряжения. Но его не было…
- А вы уверены, что нашему полку приказано бомбить Варшаву?
Скрипко вспыхнул. Разговор стал принимать неприятный оборот.
- Я вам еще раз передаю словесный приказ командующего ВВС произвести боевой вылет на Варшаву, еле сдерживаясь, повышенным тоном сказал Скрипко…
Я распрощался с ним и вышел…
Во второй половине второго дня войны полк поднялся в воздух и лег курсом на Варшаву (???)».
Голованов не упомянул, чем закончился полет к столице генерал-губернаторства, но думаю, читатель и сам догадается о его результатах. Что здесь видим? Разве, дали команду о вскрытии пакета под литерой «М», то есть, мобилизационного, командиру авиакорпуса Скрипко? Нет! А так как Голованов, ранее знал, что там (в пакете) таких целей, как Варшава, не значилось, то выразил сомнение в правильности поставленной перед ним боевой задачи – бомбежка Варшавы. Это же не над своим аэродромом покружить? Надо же было заранее наметить маршрут полета, ориентиры, привязку к местности и все утрясти со своим флагманским штурманом, таким, каким например, являлся капитан Хохлов из 1-го минно-торпедного авиационного полка. А словесный приказ, как говорят в таких случаях, к делу не пришьешь. Немало настреляли по началу войны командующих авиасоединениями, из тех же ВВС, слепо выполняющих устное распоряжение более высокого начальства. Оно-то, отсиделось «в кустах», а непосредственные исполнители положили голову на плаху. Указали на них пальцем: «Своими действиями содействовали врагу». И точка. По войне мало было времени на разбирательства. Настоящий враг уходил от ответственности, а простые, честные военные попадали под расстрельные статьи. Оправдайся, например, Голованов по поводу бомбежки Варшавы. Скрипко, взял бы, да и сказал следователям из Особого отдела, что посылал, дескать, Голованова бомбить Кенигсберг. Кому верить? Приказ-то был отдан на словах. В дальнейшем, правда, ввели строгое указание: все делать только по письменному приказу вышестоящего начальства. И то, недруги умудрялись подличать и при таких обстоятельствах.
Но вернемся к Голованову, с его невскрытым мобилизационным пакетом. Как увязывался с планом «активной обороны» Красной Армии, этот отданный на словах приказ о полете за тридевять земель к Варшаве? Кроме вреда – никак. Какие цели были указаны полку Голованова и все ли самолеты вернулись домой после сомнительного, с позиции здравого смысла, заграничного вояжа? Молчание.
Но, не к этому, особо хотелось привлечь внимание читателя, так как о пакетах говорилось ранее, в одной из начальных глав исследования, тем более тема – не авиационная. Хотелось провести параллели с минными делами на Балтике и Черном море.
Продолжаем рассказ Николая Ефремовича Басистого.
«Вскоре на «Червону Украину» прибыл командир крейсера «Красный Кавказ» Алексей Матвеевич Гущин. Вместе с ним мы направились к командиру бригады крейсеров капитану 1 ранга С. Г. Горшкову. Поскольку минная постановка была совместной, предстояло предварительно разыграть ее на морской карте.
Выход из базы, следование в точку, от которой начнется минная постановка, курсы и скорости, на каких она будет производиться, время, сигналы — все это согласовывалось самым тщательным образом. Да иначе и нельзя. Ведь даже при обычном совместном плавании в ясную погоду необходимы точные согласования по времени, курсам и скоростям для обеспечения нужных тактических построений и безопасного маневрирования. А мы готовились к выполнению боевой задачи ночью, причем такой задачи, которая требовала особенно точного выдерживания курсов и скоростей. От этого зависела боевая эффективность создаваемого нами заграждения.
Под покровом темноты выходим из бухты. «Червона Украина» впереди, за нею «Красный Кавказ».
Фарватер знакомый. Рулевой точно держит курс. Кругом спокойно. А все же чувствую нервное напряжение. Первый боевой поход! Невольно думается о сообщении, которое застало нас еще в базе: при входе в Карантинную бухту подорвался на мине и быстро затонул портовый буксир. А ведь в этом районе тральщики тщательно «пахали» море. Может быть, остались невытраленными и другие мины, сброшенные немцами с самолетов? Какая опасность для крейсера, который сейчас, можно сказать, набит взрывчаткой!»
Вот он, еще один, результат ночного налета на Севастопольскую базу. И это не последняя жертва, как среди кораблей, так и людей. Кроме якорных мин немцы набросали и донные магнитные мины, которые особенно много причинили вреда. Их трудно было обнаружить и не так просто обезвредить.
«…Через некоторое время штурман сообщил, что подходим к назначенному району. Командир минно-торпедной боевой части Александр Давидюк доложил с кормы — все готово к минной постановке. Узким, невидимым со стороны, лучом сигнального фонаря-ратьера даем условный сигнал на «Красный Кавказ». Корабли легли на параллельные курсы в строго рассчитанной друг от друга дистанции. Получив разрешение комбрига, подаю команду:
— Начать минную постановку!
…Черный шар с глухим всплеском исчезает в кипящей кильватерной струе.
…Через равные промежутки времени следуют команды, и мина за миной исчезают в глубине.
Корабль идет строго по прямой линии с неизменяющейся скоростью. И воображение рисует ровный пунктирчик мин, оставленных за кормой крейсера. Второй такой же пунктир, параллельный нашему, чертит идущий неподалеку «Красный Кавказ». А мористее, как нам известно, тем же курсом следует эсминец «Безупречный». Он ставит минные защитники. Если противник попытается уничтожить минное заграждение тралами, защитники помешают ему это сделать. Находящиеся на них устройства застревают в тралах, взрываются и выводят их из строя.
Наконец с палубы сброшена последняя мина. Задание выполнено. Командир бригады дает кораблям сигнал возвращаться в базу».
Еще не один раз крейсер, во взаимодействии с другими кораблями, будет осуществлять постановки мин, опоясывая данными минными полями Севастопольскую базу и западное побережье Крыма. От кого защищались? Немецких кораблей в акватории Черного моря не будет, а вот свои нахлебаются, как в прямом, так и в переносном смысле соленой водички в районах своих же минных поставок. Не каждому командиру корабля вручишь схему минных полей в суматохе военных будней, особенно, когда пойдет основной поток беженцев из Одессы, Николаева и других городов южного побережья Украины, отступающих под ударами сухопутных войск вермахта.
Разумеется, нарком ВМФ Кузнецов попытался оправдаться. Это ведь из его штаба последовала команда о постановке мин.
«Конечно, минные поля даже при точном знании своих фарватеров представляют некоторую опасность и создают неудобство для плавания боевых кораблей и транспортов, но опасность эта была бы значительно большей, если бы вражеские надводные корабли или подводные лодки имели возможность набросать около наших баз свои мины. Неприятности причиняемые своими минными полями, обусловливались главным образом недостатками в технике – мины всплывали, срывались с якорей и становились опасными. Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам».
К сожалению, водная гладь моря не есть автострада с разделительной разметкой дорожных полос, поэтому неудобства будут. И обгонять сложно попутные суда, и разворот не знаешь где выполнять? То ли у берегов Румынии, то ли у Турции? К неудобствам, также, можно отнести невозможность определения, на чьей же мине подорвался корабль? На своей или вражеской? Подрыв на своей мине всегда будет выглядеть менее патриотичным. Единственный плюс, что лично на себе, можно проверить боевую мощь нашего подводного оружия.
Но товарищ Кузнецов находит еще положительные моменты в постановке наших минных полей. Дескать, не дали немцам возможности набросать своих мин около наших баз. Одной Севастопольской бухты, конечно, мало.
Это всё возражения Николая Герасимовича на сообщение начальника штаба Черноморского флота И.Д.Елисеева. Тот писал:
«Когда выяснилось, что нашим врагом на Черном море будут румыны и немцы, следовало воздержаться от постановки мин, поскольку большой угрозы с моря не было, а постановка их принесла нам много горя. Основными потребителями моря были мы сами».
Что сказать по поводу прочитанного? Такое ощущение от прочтения подобных мемуаров, что они написаны автором для внутреннего употребления в кругу своей семьи. Это жена, раскрыв рот, будет с упоением внимать военным рассказам своего мужа в адмиральском кителе. А детишки будут быстро засыпать на ночь от чтения подобных морских сказок.
Это когда же выяснилось, что основными потребителями моря будут сами моряки Черноморского флота? Или у Босфора с Дарданеллами были замечены дымы немецкой эскадры в ночь на 22-е июня? А может к Одессе незаметно подкралась румынская эскадра, чтобы нанести огневой налет? У нас, что же на флоте отсутствовала морская разведка? Или Намгаладзе не на стол начальства клал разведывательные донесения? Даже 21-го июня принес радиоперехват об официальном объявлении Германией войны, да местное начальство патриотами не оказались.
После войны, сплошь одни оправдания. Только, как всегда остаются без ответа извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?», с теми людьми, которые являются источником всех этих безобразий по войне.
Тревоги наркома Кузнецова
«Беспокоились мы и о Таллине — главной базе Балтийского флота. Расположенный в Финском заливе, Таллинский порт был плохо защищен от нападения с севера. К тому времени рейд еще не успели оборудовать хорошими бонами и сетями, а на нем ведь стояли два линкора. Посоветовавшись с начальником Главного морского штаба и командующим флотом, решили перебазировать линкоры в Кронштадт. Всего за несколько дней до войны из Талинна ушел «Марат», а второй линкор, «Октябрьская революция», перебазировался только в июле, когда уже шла война, с большим риском. Июнь с первых же дней был необычайно тревожным, буквально не проходило суток, чтобы В.Ф.Трибуц не сообщал мне с Балтики о каких-либо зловещих новостях. Чаще всего они касались передвижения около наших границ немецких кораблей, сосредоточения их в финских портах и нарушений нашего воздушного пространства. На Черном море было относительно спокойнее: дальше от Германии. Но и там нарастала угроза. Об этом свидетельствует, например, приказ комфлота контр-адмирала Ф.С.Октябрьского, отданный в развитие директивы Главного морского штаба:
«В связи с появлением у наших баз и побережья подводных лодок соседей и неизвестных самолетов, нарушающих наши границы, а также учитывая всевозрастающую напряженность международной обстановки, когда не исключена возможность всяких провокаций, приказываю:
1. При нахождении в море всем кораблям особо бдительно и надежно нести службу наблюдения, всегда иметь в немедленной готовности к отражению огня положенное оружие.
2. О всякой обнаруженной подводной лодке, надводном корабле и самолете немедленно доносить с грифом «Фактически».
Написано ладненько, да гладенько. Буковка к буковке. И слова-то все правильные, и написано-то, по-русски. Если бы к этим словам, да умную голову, да сердце патриота. Разве, сумели бы немцы нанести нам такой урон?
Таллиннский переход – это черная страница Балтийского флота. Столько в нем было тупости, подлости, трусости и прочей гнусности высшего флотского командования. Тысячами жизней заплатили за все это советские моряки и гражданское население, эвакуировавшиеся из окруженного Таллина. Об этом уже было сказано выше.
«Слова о возрастающей напряженности в международной обстановке появились в приказе, разумеется, не случайно. На флотах с тревогой следили за развитием событий и просили разрешения принимать практические меры для обеспечения безопасности.
— Как быть, если во время учений около наших кораблей будет обнаружена неизвестная лодка или на опасное расстояние приблизится немецкий самолет? Такие вопросы комфлоты задавали мне неоднократно.
— Применяйте оружие,— отвечал им и при этом только требовал, чтобы они по ошибке не открыли огонь по своим».
Тут, как всегда нарком лукавит. Речь идет не о применении оружия, можно, ведь, понять и как личное оружие командующих флотов. Кроме того, подводную лодку, при случае, можно и таранить форштевнем, а об открытии огня на поражение. Вот в чем, главная суть. Это после свершившихся событий легко пером водить по бумаге. Что было в реалиях, читатель уже знает достаточно.
«В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине М.А.Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны».
Это после начала войны стало известно о точной дате, а до нее было лишь предположение, с высокой степенью вероятности. Даже получив от немцев ноту о разрыве дипломатических отношений, не знали точное время нападения. Хотя, какое это имело отношение к полной боевой готовности армии и флота? Будь готов и жди! Не будет же немец выжидать до бесконечности. Это сколько же надо продовольствия, чтобы накормить такую прорву немецких солдат скопившихся на границе? Да они, если бы не объявили войну, скажем через неделю, все до одного ушли бы в Германию обедать.
«Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В.Сталин. Мне доложили: да, получил».
Ох, и легко, видимо, стало на душе у Николая Герасимовича! Всё! Снял с себя ответственность за обеспечение боевой готовности флотов. Пусть теперь Сталин отвечает за все дела, – телеграмму же от Кузнецова получил. Но что это? Испугался, как бы читатель сразу не догадался об этом. Поэтому отрабатывает машинами задний ход.
«Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако это не мешало проводить проверки готовности флотов работниками Главного морского штаба. Я еще раз обсудил с адмиралом И.С.Исаковым положение на флотах и решил принять дополнительные меры предосторожности».
Если же были сомнения по сведениям, то почему торопился доложить об этом Сталину? Более того, приказал проверить получение своего послания. И Воронцова не было необходимости вызывать: сам приехал, как только игры в дипломатию с Германией кончились. А уж как, обсуждал перед войной с Исаковым «положение на флотах», читателю известно, через край.
В перестроечное время газета «Красная звезда» печатала отрывки из неопубликованных ранее материалов воспоминаний адмирала Кузнецова. Кое-что просочилось, и в свете, уже известных читателю фактах, вполне способно прояснить многое. Конечно, цензура уже Горбачевская, да и острота проблемы притупилась. Разумеется, что-то, кое-где подрисовали, чтоб здорово не выпирало.
«Нужно со всей откровенностью признать, что война, особенно в первые два года, велась распорядительным порядком, а не по планам, разработанным накануне. Без Сталина никто не хотел решать что-нибудь серьезное, поэтому часто приходилось поступать на свой страх и риск».
Например, позвонил на флота в обход Жуковской Директиве: «Товарищи! Немцы затевают, что-то нехорошее! Будьте, бдительны!»
Как могут быть осуществлены планы обороны страны, когда шла подстава врагу? Как раз, планы-то и похерили, заменив отсебятиной из Ставки и прочих военных новообразований.
Дальше, в газете, видимо, было напечатано для домохозяек – тех же, жен военных моряков. Они, ведь, тоже грамотные, тем более что слова для них знакомые.
«В первые дни войны мы вообще были лишены какого-либо руководства. Правительство, занятое крупными делами, оказалось малодоступным для меня, как Наркома ВМФ, а Нарком обороны и Генеральный Штаб не успевали разбираться со всеми вопросами».
Едва, можно сдержать улыбку по поводу написанного. Оказывается, у нас правительство руководило военными действиями, в том числе и на флоте. И, как выясняется, даже, в крупных масштабах. Обидно, что не подпускало близко к себе бедного Николая Герасимовича. «Хорошо» смотрятся действия Наркома обороны и безымянного Генерального штаба. О Ватутине не напишешь, а Георгия Константиновича давно и след простыл в Москве, по тем дням.
А вот то, что эти структуры «не успевали разбираться со всеми вопросами» военного характера, и пришлось посвятить этому делу, целую главу.
С сожалением констатирую, что и по флоту, и по военно-морским базам, много было еще всяких «чудес», но рамки данной работы не позволяют втиснуть всю информацию по Балтике.
С более полным вариантом данной главы и событиями, связанными с нашим флотом, читатель может ознакомиться в другой моей самостоятельной работе посвященной морским делам по началу войны «Как встретил войну наш Советский Военно-Морской Флот?».