Глава 32. О маршале авиации Новикове, Ч.4/5

[mamlas.livejournal.com]

Новиков Александр Александрович, генерал-лейтенант авиации. 24.06.1945

Начало, Ч.3/5

И вот, наконец, мы приблизились к заветному рубежу. Суббота, 21 июня. Москва. Наркомат Обороны. Мерецков снова «исповедуется».

«Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, Нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С. К. Тимошенко сказал тогда:

— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного Командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации. — Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я. — Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать».

Здесь сразу «букет» всех новостей. Чего уж скромничать, по поводу возможного нападения Германии, если  Молотов уже ноту получил от Шуленбурга. Знали, абсолютно точно, что завтра война. Уже и Ставку организовали, только всё, как девицы-скромницы, глазки до полу, и не могут это слово произнести. Опять, некое Главное командование, как в Записке по плану прикрытия госграницы. Ведь, хорошо известно, что полное написание данной структуры – Ставка Главного Командования. Она образована, как видите, ранее 22-го июня. Если сам же Мерецков написал, что дело было 21-го июня.

А вот и знакомое задание, как у Жукова: «при необходимости помочь руководству округа». Тем более удивительно, что сами отправили командующего округом М.М.Попова далеко на Север. Чтобы «отмазаться» от всех обвинений в свой адрес, как заговорщика, Мерецков обыгрывает свою роль представителя Ставки следующим образом: все полномочия свелись к одному – «выдержка». И все? – спросит любой недоверчивый читатель. Как видите, из написанного: больше ничего. А наш хитрец Мерецков, к тому же, прикроется вот такой «нейтральной» фразой, сказанной Тимошенко: «сами знаете, что делать». Понимайте, читатель, эту фразу, как хотите.

Маршал Тимошенко, тоже «заливает», со слов автора, мало не покажется. Предупреждает Мерецкова, что «возможно, завтра война», но Мерецкова наделяет невиданными полномочиями, в случае чего, предотвратить войну?!  Если, мол, на границе будут конфликты, то пусть берет  брандспойт и тушит «пожар войны».

Только никто из них, ни Тимошенко, ни, что удивительно, сам Мерецков, не сказали читателю, что Кирилл Афанасьевич был заместителем Наркома обороны. Понятно, что Тимошенко был его «непосредственным начальником», но почему Мерецков предпочел, чтобы его принимали за «представителя Главного командования», а не за правую руку Наркома обороны? Видимо, в таком случае, было как бы, меньше ответственности за произошедшее.

К счастью для читателя, он теперь знает, в качестве кого, его отправил Тимошенко в Ленинград. Как всегда, при редактировании откусили концовку новой должности Кирилла Афанасьевича, а он сделал вид, что не заметил этого.

Почему же отмолчался, что в должности Главкома Северо-Западного направления прибыл к ленинградцам?

«Все встало само собой на свое место, когда днем 22 июня я включил радио и услышал выступление Народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова о злодейском нападении фашистской Германии на нашу страну. Теперь мои спутники, генерал П. П. Вечный и порученец лейтенант С. А. Панов, получили ответ на вопрос, для чего мы едем в Ленинград».

Обратите внимание, что мемуары по данной теме написаны, как через копирку. Кирилл Афанасьевич, тоже, как и Новиков, оказывается, узнал о нападении Германии по радио. Так и хочется сказать: «Да здравствует научно-технический прогресс и его, особо яркий представитель, из среды русских ученых, Александр Степанович Попов – изобретатель радио». Иначе, даже трудно представить, что бы делали наши военные? Кроме того, новинка теоретической военной мысли. Представляете? – Наркомат иностранных дел, в лице Молотова, по радио, определил задачи представителям Ставки, которые ехали в Ленинградский военный округ. А то по приезду в Ленинград, так бы и не знали, зачем приехали? Понапишут такое, – даже не поморщатся.

Приглядимся к его спутнику генерал-майору Вечному Петру Пантелеймоновичу. Он представитель Генерального штаба из Управления боевой подготовки. Скорее всего, в роли заместителя главкома. Кого Мерецков скрыл в должности начальника штаба Северо-Западного направления? Не Хозина ли  Михаила Семеновича? О члене Военного совета говорилось ранее – будет из местных Лениградских партийцев – А.А.Кузнецов.

«Прибыв в Ленинград, я немедленно отправился в штаб округа. Меня встретили с радостью, все хотели услышать живое слово представителя Москвы, получить устное распоряжение. На месте были генерал-майор Д. Н. Никишев и корпусной комиссар Н. Н. Клементьев, вскоре назначенные соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета этого округа, объявленного на третий день войны Северным фронтом. Командующий войсками округа М. М. Попов в момент начала войны инспектировал некоторые соединения округа».

Понимаю, что некоторые читатели, могут упрекнуть меня в чрезмерной увлеченности цитирования мемуаров, пусть даже и «знаменитых» военачальников Великой Отечественной войны. Но, согласитесь. Есть же, что почитать! Такое написать, думаю, было бы не под силу, даже знаменитому обладателю тонкого юмора, каким был Марк Твен.

Посудите, сами: «Меня встретили с радостью, все хотели услышать живое слово  представителя Москвы». Ну, чем ни прилет летчиков с Большой Земли на полярную льдину к «Челюскинцам»? «Живое слово» из Москвы! Где такое возможно? Только в Ленинградском военном округе. Да, Новиков, только что телефонную трубку положил, после разговоров с Тимошенко. Слово «Ставка» колом им в горле стоит, что ли? Так боятся произнести. Им бы вместе, Мерецкову и Новикову, мемуары писать, на одной даче. Глядишь, договорились бы и без «живого слова»?

Интереснее другое. Командующего нет, и все вопросы обращены к начальнику штаба Никишеву. Случайно, не привез ли Мерецков бумагу, насчет того, чтобы оставить Новикова на месте, а не гнать того в Киевский округ? Там уже нашлась замена. После того, как «мавр» Птухин сделает свое дело, его заменят своим человеком из Главного управления ВВС Астаховым Ф.А. Тем более что он ранее, выполнял те же функции, что и Птухин: был командующим ВВС Киевского военного округа.

Еще одна тонкость. При издании мемуаров решили разъединить Клементьева и Попова. Посчитали, что их совместное отсутствие в штабе округа перед войной будет уж очень подозрительным. Пусть Клементьев останется в Ленинграде.

«Не успел я спросить об обстановке в войсках, как город подвергся налету вражеской авиации. Два немецких самолета прорвались непосредственно в небо над жилыми кварталами и начали бомбить их. Вскоре один самолет был сбит, о чем тотчас же сообщила местная противовоздушная оборона, положившая тем самым начало своей боевой деятельности».

Пока Мерецков обменивался «живым словом» с представителями штаба округа, время вышло и он «не успел спросить об обстановке в войсках». Какая жалость. Тут еще налетела «вражеская авиация» в количестве двух(!) самолетов  и не дала новоявленному Главкому, по-человечески, обменяться мнениями с коллегами, что же надо делать по началу войны?

«Мы не знали планов врага и могли поэтому ожидать чего угодно: новых воздушных налетов; высадки десантов, особенно в районе Эстонии и Мурманска; массированных ударов со стороны финляндской границы. Помимо развертывания войск округа следовало скоординировать наши действия с работой тыла, наладить тесный контакт с партийными, советскими и хозяйственными органами и как можно скорее влиться в общие усилия страны, направленные на отпор врагу. Я приказал созвать Военный совет округа, и, не дожидаясь, пока подъедут отдельные его члены, находившиеся в других местах, мы приступили к делу».

Это Мерецков, так завуалировано выразился о командующем Ленинградским округом М.М.Попове и члене Военного совета Н.Н.Клементьеве. Действительно, зачем они нужны здесь, в Ленинграде, когда есть Главное командование Северо-Западного направления.

Что еще можно сказать по приведенному тексту? Насколько выразителен язык военных. Не каждый поэт, скажет такое об Эстонии – «район»? Правда, если под районом понимать Таллиннскую военно-морскую базу Краснознаменного Балтийского флота, тогда другое дело. Как читатель знает, контроль над ней «уплыл» из рук Ф.И.Кузнецова в устье Невы, к Кириллу Афанасьевичу.

Увы, также, не спросишь Мерецкова и о другом? А что, и после войны планы врага так и не узнали? Действительно, большое упущение, когда не знаешь, что к чему? Как же вы бедные воевали, незнамши  намерения гитлерюг? Наверное, поэтому и были у нас такие большие потери. Если бы знали планы, то война бы была совсем другой. Раз, два и в дамках. И через месяц знамя Победы над рейхстагом. Жаль, не получилось. Здесь другое, жаркое на плите. Вот цель визитера из Москвы: пока нет Попова, Клементьева и, особенно, Жданова – быстро созвать Военный совет и приступить к «делу», ради которого Мерецков и приехал в округ. Но, что-то помешало нашим «героям» довести начатое «дело» до конца.

Несколько слов о М.М.Попове, командующем Ленинградским округом. Все, кто соприкасался с заговорщиками сорок первого года, даже, если и не был с ними «в одной упряжке», все равно, умирали странной смертью. По воспоминаниям маршала Голованова, Попов, якобы, сгорел на даче со своей любовницей, находясь в нетрезвом состоянии. Энциклопедия гласит, что смерть «настигла» Маркиана Михайловича в 1969 году. Как раз в этом году вышли «Воспоминания и размышления» Жукова. Может от радости по поводу издания книги бывший командующий округом и принял лишнее на грудь?

Как известно, перед самой войной Маркиан Михайлович Попов отправился с инспекционной поездкой на Кольский полуостров и встретился там с командующим 14-й армией и с командующим Северного флота. Вот что он вспоминал о той поездке:

«К концу нашей встречи А. Г. Головко сообщил, что миноносец, выделенный для комиссии по выбору аэродромов, на котором я должен был отправиться, к выходу в море готов, и предложил уточнить время этого выхода.

Не лежала душа, как говорится, к этому расставанию с сушей почти на месячный срок. Однако не выполнить директивы наркома, конечно, было нельзя».

Все что угодно можно было ожидать от деятелей нашей «пятой колонны», но чтобы командующего округом накануне войны отправлять на миноносце почти на месяц, неизвестно куда?  – просто не укладывается в сознании. Судя по всему, в округ пришла соответствующая бумага, если читаем, что это была директива Наркомата обороны. И как же Маркиан Михайлович вывернулся в подобной ситуации? Он же не мальчик, чтобы не понимать последствия данной поездки накануне грозных событий на границе.

«После некоторых размышлений было найдено разумным доложить ему по телефону наши настроения. И вот нарком на проводе. Короткий доклад об обстановке на сухопутной границе, на море и в воздухе и откровенное заявление, что в этих условиях выход в море нецелесообразен.

«Хорошо, что позвонил, — прозвучал в трубке голос наркома. — Выход в море пока отложим. Немедленно возвращайся в Ленинград».

Присутствовавшие при этом разговоре с наркомом — комфлота (Головко) и командарм (Фролов) — усмотрели в отмене выхода в море некоторое подтверждение нашим опасениям».

Каким хорошим дяденькой оказался Нарком обороны Тимошенко. Сразу прислушался к разумным предложениям командующего округом. Однако думается, нашелся честный человек высокого ранга, который указал Тимошенко, чтобы тот повременил с подобным мероприятием. Семен Константинович подумал, и не стал, как говорят, «лезть в бутылку». Решение по длительному плаванию Попова было свернуто.

Не совсем понятно, что было бы, не позвони своевременно Маркиан Михайлович Семену Константиновичу? Так бы и уплыл командующий ЛВО на миноносце в неизвестном направлении на долгие дни.

Впрочем, вполне возможно, что подобного разговора с Тимошенко могло и не быть, а честный человек высокого ранга самолично отменил плавание Попова «к Северному полюсу». И такое по жизни случается, если, правда, наверху наличествуют честные люди.

Главное, все же, в данном событии то, что Попов, несмотря на препоны высшего военного начальства, отправился к себе домой, в устье Невы, а обрадованный Головко тут же подал команду на отмену выхода в море миноносца. Маленькие радости жизни. И командующий – на суше, и боевой корабль – остался под рукой.

«В Ленинград я возвращался поездом «Полярная стрела». День 21 июня, проведенный в вагоне, прошел спокойно…

В Петрозаводске, куда мы прибыли около 4 часов утра 22 июня, помимо ожидавшего нас командарма генерал-лейтенанта Ф. Д. Гореленко, встретили еще секретаря ЦК Карело-Финской ССР и начальника Кировской железной дороги.

Прежде всего, они сообщили о полученном распоряжении из Москвы: вагон командующего от поезда отцепить и вне графика безостановочно доставить его в Ленинград, для чего выделить отдельный паровоз. Этот паровоз уже готов, и через несколько минут можно отправляться…

Мы с членом Военного совета корпусным комиссаром Н.Н.Клементьевым ломали головы в догадках, что означает это распоряжение о срочной доставке нас в Ленинград. Что это не случайно, а вызвано какими-то особыми событиями, сомнений быть не могло…»

Странно, что ни командарм 7-ой армии Гореленко, ни, тем более, секретарь ЦК Карело-Финской ССР (может Куприянов?), не были осведомлены о предполагаемых событиях на границе с Германией. Получается, что ни по партийной линии до Петрозаводска ничего не дошло, ни – по военной. Хотя чему удивляться, помня, кто находился в Ленинграде на данный момент.

«На одной из станций, где-то на полпути до Ленинграда, около 7 часов утра наш более чем скромный состав сделал свою первую остановку. Явившийся в вагон комендант с противогазом на левом боку, символом боевой готовности, представившись, доложил, что остановка вызвана необходимостью проверить буксы и будет очень короткой, а дальше намечается следование до Ленинграда без единой остановки. Но самое главное, продолжал он с заметным волнением, примерно час тому назад по селекторной связи из Ленинграда передали только для сведения начальника станции и коменданта сообщение, что немцы около 4 часов утра отбомбили на западе ряд наших городов и железнодорожных узлов и после сильного артиллерийского обстрела перешли границу и вторглись на нашу территорию. Им обоим приказано приступить к проведению мероприятий по плану отмобилизования.

На наши вопросы, подвергся ли бомбежке Ленинград и об обстановке на финской границе, комендант ответить не мог и попросил разрешения удалиться, чтобы поторопить отправку. Вскоре мы тронулись и с не меньшей, чем раньше, скоростью устремились к Ленинграду, до которого, по расчетам того же коменданта, оставалось не более 3 часов пути.

Утром 22 июня мы вернулись в Ленинград. Здесь мы узнали, что началась война, давно казавшаяся неизбежной».

Будем считать, что Попов и Клементьев, все же, добрались до Ленинграда, если и не утром, 22 июня, как утверждает Маркиан Михайлович, то, во всяком случае, в самое ближайшее время наши путешественники, вроде бы, прибыли на место. Разумеется, что Военный совет прошел без них, и решения были приняты без их согласия.

Кстати, увидели новое начальство.

«В штабе округа находился генерал армии К. А. Мерецков, прибывший утром как представитель наркома.

… Я сразу же прошел в кабинет начальника штаба округа генерала Д. Н. Никишева, где застал … П. Г. Тихомирова, П. П. Евстигнеева и других генералов и офицеров, склонившихся над картами, разложенными на большом столе».

Как видите, в те, 60-е годы, когда были опубликованы данные воспоминания, еще не был решен вопрос со Ставкой, поэтому Попову, указали скромно написать о Мерецкове, как о представителе Наркомата обороны. Или у нас Мерецков, дескать, не был заместителем наркома Тимошенко? Конечно, был, но он сам, почему-то, обозначил себя представителем Главного командования. Ему ли не знать, кем он был, на самом деле, на тот момент?

А в штабе округа, в связи с войной, закипела жизнь.

«Звонили из армий, из Северного и Балтийского флотов, из Генштаба и из многих других мест, на запросы которых требовалось давать немедленные и исчерпывающие ответы».

Вот у нас и обозначился Балтийский флот. Ясное дело, что теперь Трибуц должен был звонить в Ленинград,  а не Кузнецову в Паневежис. Кстати, как и командующий Северным флотом Головко.

Тут проясняется такое дело. Попов припоминает:

«Директивой Генштаба перед округом ставилась также задача с первого дня мобилизации принять от Прибалтийского Особого военного округа северную часть Эстонии с находившимся там 65-м стрелковым корпусом в составе двух дивизий и обеспечить оборону побережья Эстонской ССР и полуострова Ханко совместно с Краснознаменным Балтийским флотом. Вместе с командующим флотом вице-адмиралом В. Ф. Трибуцем в конце мая мы побывали в Эстонии и на Ханко.

Ловко замаскировали свои действия Жуков и компания. Значит, как помнит читатель, в соответствии с приказом Наркома обороны от 17 августа 1940 года Эстония вошла в состав Прибалтийского округа, а, следовательно, и Таллиннская военно-морская база попадала в сферу интересов данного округа. У нас же получается обратная картина. До начала войны флот находится в зоне действия Прибалтийского округа, а как только начинается война, то Трибуцу уже надо подчиняться другому сухопутному начальству. У Попова, ясно же читается, что «принять от Прибалтийского Особого военного округа», кроме всего прочего и Балтийский флот. Соответственно «обеспечить оборону побережья Эстонии». А как же Латвия с Литвой? Это пусть у Кузнецова болит голова.

Также Маркиан Михайлович поделился с читателями своими сомнениями по поводу ситуации на границе с Финляндией.

Трудно было найти причины тому, что ни немцы, ни финны не начали сразу же наступления одновременно с развертыванием боевых действий на западных границах нашей страны. Возможно, таков был план войны — начинать наступление против Ленинграда лишь после того, как обозначится значительный успех на западе, или же первоначальная пассивность противника объяснялась недостаточной готовностью финнов и гитлеровских корпусов на севере. В те часы было трудно найти ответы на эти вопросы, но следовало сделать только один вывод, что наступление на нашем участке фронта может начаться в любой день и даже в любой час. Соответственно этому следовало принять все меры к усилению обороны, повышению бдительности и находиться в постоянной готовности к отражению наступления противника. Нужные распоряжения были отданы штабу и начальникам родов войск и служб округа, а также всем командармам по телефону.

К большому сожалению, в округе крайне незначительными были запасы взрывчатки, противотанковых мин, колючей проволоки и других средств для усиления обороны. Эти запасы планировалось создавать во второй половине 1941 г., а в основном в 1942 г. Пришлось рекомендовать заинтересованным начальникам обратиться за помощью к местным властям и всемерно использовать местные ресурсы.

Особенно горячо и оперативно откликнулся на наши просьбы секретарь горкома партии А. А. Кузнецов, направивший сразу же в штаб округа ответственных представителей горкома, связанных с производством и промышленностью города.

Вот и появился товарищ А.А.Кузнецов, «особенно горячо и оперативно» откликнувшийся на просьбы военных. Он у нас проходил, как член Военного совета Северо-Западного направления первого состава. Теперь надо ожидать скорого появления Андрея Александровича Жданова.

А тут, вдруг, выясняется, что товарищ Мерецков спешит быстро ретироваться с данного театра военных действий, хотя, оказывается, за ним числились добрые дела.

«К. А. Мерецков порекомендовал приступить к выбору и рекогносцировке возможных оборонительных рубежей между Псковом и Ленинградом, с немедленным вслед за этим развертыванием на них оборонительных работ с привлечением свободных войск, а главное — местного населения.

Такой совет бывшего начальника Генерального штаба, бесспорно лучше кого-нибудь другого знавшего наши возможности и перспективы развития событий, заставил призадуматься.

… Мы с А. А. Кузнецовым, понимая всю политическую значимость этого вопроса, решили все же посоветоваться с А. А. Ждановым, срочно возвратившимся из отпуска.

Учитывая значение этих мероприятий, А. А. Жданов решил все же посоветоваться с И. В. Сталиным и сразу же доложил ему об этом по телефону. Разговор носил несколько затяжной характер. По фразам Жданова чувствовалось, что ему приходится убеждать Сталина, а по окончании переговоров, положив трубку, он сказал, что Сталин дал свое согласие, указав одновременно на необходимость провести большую разъяснительную работу среди населения.

27 июня на заседании Военного совета фронта после всестороннего обсуждения предложений, внесенных секретарями горкома и обкома партии, было принято постановление о прекращении строительства Ленинградского метро, электростанций и других объектов с передачей всей высвобождающейся рабочей силы, техперсонала, механизмов и автотранспорта на оборонительные работы».

Как видите, никто из наших героев не осмелился посоветоваться с Москвой по поводу развертывания оборонительных рубеже южнее Ленинграда, даже, представитель «наркома обороны» и «Главного командования», как Кирилл Афанасьевич Мерецков. Ждали секретаря обкома партии Жданова. Он и позвонил Сталину. Это произошло 26 июня, то есть, в то время, когда Сталин появился в Кремле. Как во многих воспоминаниях, так и у Попова, о Сталине до 26 июня не было упомянуто ни слова.

Интересно другое. Идет война, а рабочие метростроевцы продолжают подземное строительство. Неужели хотели завершить начатое дело до подхода немецких войск? Вроде бы пора рыть траншеи. Если бы со Ждановым, что-нибудь случилось, то, скорее всего, закончили бы строительство «электростанций и других объектов». Ну, дела! Мерецков, как и Новиков, просто, не хотели «замечать» войну.

У нас Кирилл Афанасьевич застоялся в очереди со своими воспоминаниями: хочет возразить по существу дела. Выясняется, что он наотрез отказывается от всех своих добрых начинаний по Ленинграду, и не хочет встречаться в своих мемуарах, ни с командованием Ленинградского округа, ни со Ждановым. И ведь, не прикажешь, и не заставишь! Пишет, что

« меня известили, что 23 июня в Ленинград прибудет из Мурманска командующий войсками округа М. М. Попов, а из Москвы — член Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданов.

Наступило утро второго дня войны. Я получил срочный вызов в Москву. Уезжая, распорядился, чтобы Военный совет округа поставил в известность уже находившегося в пути А. А. Жданова о намеченном. Позднее мне говорили, что Жданов прилагал много усилий к тому, чтобы быстрее выполнить этот план. В тот же день, то есть 23 июня, я был назначен постоянным советником при Ставке Главного Командования.

Вот так, представитель, «Главного командования»! Чего же не захотел встретиться с командующим округом и членом Политбюро? Испугался, что они сразу «раскусят», зачем ты прибыл в округ? Особенным диссонансом звучит «получил срочный вызов в Москву». С Новиковым, прямо два сапога – пара. Но, есть небольшая неувязочка: два маршала не договорились насчет Жданова. По-поводу его приезда, правда, как всегда, где-то посередине. Жданов из Сочи заехал, наверное, в Москву, прямо в Кремль к Сталину «пображничать» или «подписать пару приказов на расстрел кристально-честных военных», поэтому и задержался? А в Москву Мерецкова вызвали, наверное, для того, чтобы вручить удостоверение «постоянного советника при Ставке», а то, как же  без удостоверения советы давать? Что с ним стало по приезде в Москву, Мерецков вспоминать не любит. Придется напомнить, что следователи на Лубянке не страдают излишней доверчивостью и с трудом верят в сказки про «добрых» дядей, которые очень «любят» свою Родину. Наверное, Жданов по приезду в Ленинград, выяснил цели и задачи, московского визитера из Наркомата обороны или новоиспеченной Ставки, товарища Мерецкова? По времени, это могло совпасть с бомбардировками Финляндии и ее вступлением в войну?

А тут и Д.Г.Павлов вовремя подоспел со своим «покаянием». Короче, взяли, как говорят, «за хобот» Кирилла Афанасьевича, бывшего Главкома Северо-Западного направления, да в кутузку. Сам ли не захотел писать о своем сидение на Лубянке или редактора отсоветовали, но факт, есть факт. Данные об этом эпизоде из жизни Мерецкова в данной книге мемуаров отсутствуют. Разумеется, есть даже воспоминания третьих лиц, которым, дескать, доподлинно известно, что сотворили с «честнейшим» Мерецковым в застенках Берии.

Приведу небольшой отрывок из книги Коняева Н.М. «Власов. Два лица генерала», в которой упоминается и наш герой.

«…На десятый день войны его арестовали (1-е июля), и весь июль и август сорок первого года Мерецков просидел в камере НКВД, где следователь Шварцман дубинкой выбивал из него признание, что Мерецков вместе с врагами народа Корком и Уборевичем планировал заговор против товарища Сталина. Когда Шварцман уставал упражняться с дубинкой, он начинал читать избитому генералу показания его друзей. Сорок генералов и офицеров дали показания на Мерецкова.

Спасла Кирилла Афанасьевича, как утверждает легенда, шутка Никиты Сергеевича…

- Вот ведь какой хитрый ярославец! – сказал он. – Все  воюют, а он в тюрьме отсиживается!

Иосифу Виссарионовичу шутка понравилась, и 9 сентября Мехлис и Булганин отвезли «хитрого» генерал-арестанта на Северо-Западный фронт. Ольга Берггольц записала рассказ чекиста Добровольского, служившего тогда комиссаром 7-й армии, командовать которой сразу после своего освобождения был назначен Кирилл Афанасьевич.

- «Ходит, не сгибаясь, под пулями и минометным огнем, а сам туша – во! - Товарищ командующий, вы бы побереглись.

- Отстань. Страшно – не ходи. А мне – не страшно. Мне жить противно, понял? Неинтересно мне жить. И если я захочу что с собой сделать – не уследишь. А к немцам я не побегу, мне у них искать нечего. Я уже у себя нашел.

Я ему говорю: – Товарищ командующий, забудьте вы о том, что я за вами слежу и будто бы вам не доверяю. Я ведь все сам, как вы, испытал.

- А тебе на голову ссали?

- Нет. Этого не было».

Не так уж и важно, мочился Шварцман во время допросов на голову Кириллу Афанасьевичу или это Ольга Берггольц для пущей крутизны придумала. На наш взгляд, если подобное и имело место, то узнать это Добровольский мог только от своих коллег чекистов, от того же Шварцмана, например. Едва ли генерал стал бы ему рассказывать такое про себя».

Мне думается, что Николай Михайлович Коняев, приведший данный рассказ со слов поэтессы О.Берггольц, все же сам отнесся к данным событиям с определенной иронией. Согласитесь, что по-другому их и нельзя воспринимать.

С определенными сложностями пришлось столкнуться и следователю Шварцману, так как довольно трудно «выбивать» то, что уже давно «выбито»  еще в 1937 году. Враги народа Корк и Уборевич давно расстреляны. Трудно понять, чего хотел добиться Шварцман от Мерецкова? Чтобы тот подтвердил решение суда, о вынесении тем товарищам смертного приговора, так что ли?

Кроме того, не совсем ясно в отношении сорока генералов. Это, что же, те самые, которые были арестованы вместе с Корком и Уборевичем? И их четыре года «колбасили» дубинками, чтобы они дали показания на Мерецкова? Или это другие генералы, попавшие в сети НКВД, и в связи с другим делом, более позднего периода – начала войны? Довольно сложный текст для восприятия.

Насчет «сорока генералов» не берусь ни подтверждать, ни отрицать. Достаточно одного генерала Павлова, который показал на Мерецкова, как на заговорщика. Павлову, на удивление, быстро заткнули рот пулей 22 июля и сразу одним (остальные 39 генералов, неизвестны), но очень важным свидетелем-обвинителем, стало меньше. То, что замечен «след» Никиты Сергеевича Хрущева, сразу говорит о том, кто настаивал и подписал смертный приговор Дмитрию Павлову. Удачной оказалась и «шутка Никиты Сергеевича», которая позволила Мерецкову выйти «сухим из воды».

Окончание