Глава 34. Катастрофа на дороге, Ч.4/4

[mamlas.livejournal.com]

И. Сталин осматривает свой ЗИС-110

Начало, Ч.3/4

Продолжим о предполагаемом покушении на дороге. Кто из врачей Кремлевки мог приехать к Сталину, попавшему в дорожную переделку, в ночь с 18 на 19 июня?

Историк В.Жухрай хочет нас уверить, что это был профессор Б.С.Преображенский. Но мне думается, что Сталин вряд ли, в тот момент повредил гланды и нуждался в помощи врача-отоларинголога, каким был Борис Сергеевич. Скорее всего, доставили терапевта Виноградова В.Н., как лечащего врача Сталина. Но, тут есть одна тонкость. Вспомните 1953 год. Когда у Сталина произошел инсульт, туда ведь, на дачу, приехал не один врач, а целая группа. Для чего? Дело же ответственное. Надо провести консилиум и принять решение. Групповая ответственность «размажет» ответственность каждого врача и в случае летального исхода пациента будет затруднительно найти виновного, так как было принято коллегиальное решение.

Собственно говоря, дело житейское. Кому охота оказаться за решеткой из-за ошибки  при диагнозе? Тем более что еще не закончилось «дело врачей». Но и в случае 1941 года Виноградов, вряд ли бы поехал один, помня о коллегиальной ответственности, кроме того у него был ученик, с которым он всегда консультировался по важным моментам. Это хорошо известный читающей публике врач-терапевт М.С.Вовси, проходивший по «делу врачей», между прочим, как и сам В.Н.Виноградов. Я категорически не исключаю профессора Б.С.Преображенского. Вполне мог приехать в составе группы врачей. Не в нем суть дела.

Дочь профессора Вовси на радио «Эхо Москвы в свое время давала интервью и много чего рассказывала о своем отце.

Л.Вовси. - … Поскольку папа был консультантом Кремлевской больницы, он в какой-то степени соприкасался с довольно высокопоставленной публикой и нашими деятелями.

М.Королева- корреспондент: - Рассказывал когда-нибудь об этом?

Л.Вовси. - Это не полагалось, мы только знали некоторые фамилии, и он особенно не распространялся на эти темы. Но у него были хорошие добрые отношения именно на почве того, что они ему доверяли, и он их лечил.

М.Королева. – А со Сталиным встречался, не говорил об этом?

Л. Вовси - Нет, это я могу сказать твердо, что нет. Лечащим врачом Сталина был профессор Виноградов, и это был папин учитель.
Не совсем понятно, по какому поводу, Любовь Мироновна выразилась «я могу сказать твердо, что нет». То ли не встречался, то ли не говорил? Думаю, о последнем. Действительно, врач должен хранить служебную тайну, тем более, такой врач, который обслуживал правительственные персоны. Почему я настаиваю, что профессор Виноградов брал с собою Вовси? Дело в том, что дочь, Любовь Мироновна написала еще и воспоминания, где приведены, вот какие ее слова:

«Вся медицинская Москва прекрасно знала, что именно профессор Виноградов является личным врачом Сталина и именно в силу этого, а не за свои действительно выдающиеся качества диагноста, целителя и преподавателя, он обычно бывал особо отмечен, награждён и обласкан».

Поэтому без консультантов Виноградову было бы трудно обойтись. А здесь под боком ученик, имя которого было известно всей Москве, т.е. случись со Сталиным какая-либо неприятность, то уж Виноградов и Вовси в обязательном тендеме прибыли бы на дачу к вождю. А как вы, читатель, отнесетесь вот к другому отрывку воспоминаний дочери Вовси, Любови Мироновны из ее изданной книги?

«Летом 1941 года началась Отечественная война. Как раз накануне папа собирался поехать со мной в Латвию, навестить 80-летнего отца, моего дедушку; но по случайному стечению обстоятельств наш отъезд отложился на неделю. И это нас спасло – как стало известно после окончания фашистской оккупации, дедушка был убит сразу, а папин брат с семьей провели более двух лет в гетто и были уничтожены перед приходом Красной Армии».

Папа, Мирон Семенович Вовси, собирался с дочерью выехать в Прибалтику, как раз накануне войны. Почти история с И.Т.Пересыпкиным. Правда, того умышленно пытались спровадить в Прибалтику, а Мирон Семенович собирался поехать руководствуясь личными пожеланиями. Но, согласитесь, какие вдруг случайные обстоятельства могут задержать врача, являющимся консультантом у самого Виноградова, который в свою очередь, есть лечащий врач Сталина? Не находите ли странным совпадение, что М.Вовси пришлось отложить поездку на неделю. Ведь, именно неделю Сталин и отсутствовал в Кремле. Судя по всему, Мирон Семенович показал себя с наилучшей стороны, если почти через месяц после  начала войны, 9 августа 1941 года, он был назначен Главным терапевтом Красной Армии. По-моему, это лучшая рекомендация его врачебной деятельности со стороны Верховного главнокомандующего. И дочка подтверждает сказанное.

«Вскоре после начала войны возникла необходимость организации терапевтической помощи раненым и больным военнослужащим. Опыт предыдущих войн, в том числе и финской кампании 1940 года, показывал, что очень велики потери от осложнений после ранений, от обострения хронических заболеваний, обморожений, инфекционных болезней. И тогда, помимо существовавшей должности Главного хирурга Красной Армии, были учреждены должности Главного терапевта и Главного инфекциониста».

Когда у нас Сталин полностью взял в свои руки военное руководство Красной Армией? Исходя из ранее написанного, 19 июля 1941 года. Примерно, совпадает. Разгреб дела после Тимошенко и через три недели озаботился об улучшении медицинского обслуживания бойцов Красной Армии, назначив М.С.Вовси Главным терапевтом.

А после войны, в конце 1952 года появилось это странное «дело врачей». Что характерно, именно «паровозиком» шел по этому делу М.С.Вовси. Незадолго до ареста, он имел беседу со своей дочерью.

«В дни ноябрьских праздников 1952 года я, по установившейся традиции, приехала из Ленинграда в Москву к родителям с трехлетним сыном Боренькой.

На следующий день мой папа, вечно занятой и замученный необходимостью «лечить всю Москву» (как в сердцах говорила мама), вдруг предложил мне пойти погулять. Я с радостью согласилась и мы отправились, оторвавшись от вечно звонившего телефона, по старому привычному Арбату, через Арбатскую площадь, в сторону Кремля, по улице Калинина… Когда мы с папой уже проходили мимо Ленинской библиотеки, как раз напротив Кремлевской больницы, папа сказал мне: «Знаешь, на днях арестован Петр Иванович Егоров. И был очень странный юбилей Владимира Никитича Виноградова». Странность этого юбилея состояла в том, что он прошёл очень тихо, без всяких наград и приветствий…

Я поняла, что папа очень взволнован, так как с обоими этими людьми он был тесно связан и деловыми, и личными отношениями на протяжении многих лет…  Но с В.Н.Виноградовым постоянно продолжались встречи на консилиумах, на заседаниях в редколлегиях журналов и, особенно, на собраниях Московского и на съездах Всесоюзного Общества терапевтов.

А с П.И.Егоровым папа сотрудничал во время Великой Отечественной войны. Петр Иванович был Главным Терапевтом Западного, а позднее Ленинградского фронта. А 1943 году он стал заместителем Главного Терапевта Красной Армии, т.е. папиным заместителем и помощником. В 1947 году он стал начальником 4-го Главного Управления Минздрава СССР, к которому принадлежали Кремлевская больница и поликлиника. Большинство участников последовавшей вскоре драмы «дела врачей» 1952-53 гг. в той или иной степени работали в этих учреждениях.

Эти оба папиных сообщения встревожили меня, но всю трагичность последствий я, конечно, не могла оценить. Через несколько дней я поняла, что эта «прогулка» и этот разговор были папиной попыткой предупредить меня и как-то морально подготовить к тому, что неотвратимо надвигалось на нас, и чьё страшное дыхание папа, при своем уме, чуткости и жизненном опыте, не мог не ощущать заранее…»

Вообще, аресты начались раньше и совсем по другому поводу. Это было связано со странной смертью А.А.Жданова и, если копнуть поглубже, А.С.Щербакова. Но, Любовь Мироновна, тактично обошла эту тему.

«Так, в декабре 1951 года был арестован профессор Я.Г.Эттингер, которого папа высоко ценил, часто консультируясь с ним в тяжёлых случаях. Папа, суеверно относившийся к лечению членов своей семьи, не брал на себя, такую «ответственность» и, когда я подростком тяжело заболела, водил меня к Якову Гилярьевичу. Правда, папа всегда с опаской относился к манере Якова Гилярьевича громко пересказывать услышанные им новости из передач всяких «вражеских голосов» и новости, прочитанные им в столь же «опасных» газетах. Эттингер прекрасно владел иностранными языками. Его нисколько не смущало присутствие при этих разговорах окружающих случайных слушателей. Так что его арест в условиях  тогдашней жизни был как-то объясним».

Понятно, что его арестовали за громкое звучание голоса, а умер-то, Эттингер в тюрьме от чего? От тоски? Не с кем, видимо, было словом перекинуться, так что ли? Но, дочь Вовси, тактично промолчала и не стала развивать и эту тему.

Хотелось, однако, заострить по ходу исследования о «деле врачей» одну особенность лечащей врачебной братии. Почему-то им очень хорошо удавалось лечить посторонних людей, но, как правило, в отношении близких и своего собственного здоровья, как видно из прочитанного выше, они бывали порой по-детски беспомощны и доверчивы. Наверное, это присуще всем московским медицинским «светилам». К этому мы вернемся чуть ниже. Говорят, что Сталин не доверял врачам. Наверное, у него были на то основания. Видимо, каждый умный человек, должен знать и понимать, как функционирует его организм. Сталина, с какой стороны на него не посмотреть, к глупцам не отнесешь. Отсюда и малая потребность во врачах, если сам человек понимает, что может навредить его здоровью. Конечно, есть моменты, когда без врачебной помощи не обойтись. Но, это, как правило, крайние меры, как в данном случае, автокатастрофа.

А наша Любовь Мироновна вспоминает, что

«в 1952 году была арестована близкая знакомая нашей семьи Е.Ф.Лившиц. Она была вдовой талантливого профессора М.А.Лясса, который во время Отечественной войны был главным терапевтом Карельского фронта; после войны он начал очень успешно работать в Московском главном госпитале и активно занимался обобщением итогов работы военных медиков. Но весной 1946 года, будучи ещё совсем молодым человеком, он скоропостижно скончался. Папа, вызванный Евгенией Фёдоровной, не успел даже доехать до их близко расположенного дома. Для папы это была горькая потеря, т.к. Мирон Акимович был и прекрасным врачом, и блестящим, остроумным и мудрым человеком».

Кому же «перешел дорогу» или для кого являлся нежелательным свидетелем профессор М.А.Лясс? Обратите внимание, на скорость, с которой скоропостижно скончался друг семьи Вовси. Если после звонка жены Лясса, Евгении Федоровны (видимо, было сообщено, что Мирону Акимовичу стало плохо), сам Вовси не успел даже доехать до близлежащего дома друга.

Но от всех этих арестов, давайте сразу перейдем к марту 1953 года, когда из жизни страны ушел Сталин. Что нам интересного, по этому поводу, скажет Любовь Мироновна?

«Второго марта появилось сообщение о болезни Сталина. Эта тема никогда раньше не звучала, не затрагивалась и не освещалась. Ибо само  собой разумелось, что такой человек бессмертен и обычные человеческие хвори его не могу касаться».

Не могу упрекнуть дочь Вовси в трактовке данных событий. Ведь сама же признавалась, что папа держал «рот на замке» в отношении своей деятельности с Кремлевскими небожителями. Кто же знал историю болезни Сталина? Для всех простых, вождь, действительно выглядел всегда здоровым и бодрым человеком. Продолжаем.

«Поэтому сейчас можно было предположить, что болезнь очень тяжёлая. Следующие три дня прошли в напряжении, в ожидании новых сообщений. Сейчас трудно себе представить то ощущение катастрофы, в котором мы находились в течение последних месяцев. И, как это ни невероятно звучит, мы с ужасом (!) ждали последнего сообщения. Ведь всякая перемена должна была принести ещё большие страдания, ускорить развязку, приблизить полную катастрофу. Какие ещё могли случиться страшные события по сравнению с уже пережитым, объяснить невозможно. Никаких здравых размышлений, никакой логики – один только ужас перед неумолимо надвигающейся силой, которая должна была уничтожить родных людей, раздавить  и изломать наши жизни и судьбы наших детей. А ведь Сталин, приказав арестовать лучших московских врачей, включая В.Н.Виноградова, оставил себя в свой последний час без должной медицинской помощи. Об  этом рассказывали в своих воспоминаниях все, кто присутствовал в то время в его нелюдимой даче».

Если выбросить всю мудреность ее переживаний, то получается, что она сама не знала: радоваться ей тяжелому состоянию Сталина или нет? А вдруг со смертью вождя события приобретут необратимый характер и папу не выпустят? Но главное, что она, не являясь медицинским работником, поставила очень правильный диагноз произошедшим событиям: «Сталин… оставил себя в свой последний час без должной медицинской помощи».

К сожалению ни Виноградов, ни Вовси, ни кто другой из арестованных врачей не смог прибыть на дачу к умирающему вождю в первые мартовские дни. А врачей-терапевтов густо посажали по инициативе Рюмина. Кроме Виноградова В.Н. и Вовси М.С., за решеткой оказались два брата – Коган М.Б. и Коган Б.Б., сам Егоров П.И., Фельдман А.И., Майоров Г.И.. Это не считая коллег прочих врачебных специальностей. А ведь, могли же подсобить, в те трагические дни своим товарищам-эскулапам, прибывшим на дачу Сталина, «по зову партии». А насчет Сталина, Любовь Мироновна, как и многие читатели, ошибается, приписывая арест врачей делу рук Иосифа Виссарионовича. Он к этому «делу врачей» не имел никакого отношения. Мы же договорились, чтобы Сталина к глупцам, не относить. Поэтому, те, кто готовил расправу над вождем при помощи отравляющего препарата, заранее побеспокоились об изоляции ведущих медицинских специалистов. Но «дело врачей» явилось, как бы завершающим аккордом, а началось оно гораздо раньше, тише и тоньше. Ведь был же «мозговой центр» всей этой заговорческой организации, который разрабатывал подобного рода комбинации. Поверить, что подобное мог провернуть один Хрущев, как-то не очень получается.

Слово предоставляется непосредственному участнику «дела врачей», арестованному в то время, Якову Львовичу Раппопорту.

«Летом  1952 года (а  некоторые в 1951 году) из кремлевской больницы были изгнаны без объяснения причин многие выдающиеся  клиницисты,  работавшие там  много лет в качестве консультантов, лечившие выдающихся деятелей Советского государства.  В  их  числе – М.С. Вовси, В. Н. Виноградов. Арестованы: бывший начальник санупра Кремля, т. е. кремлевской больницы А. А.  Бусалов, профессор П. И. Егоров, профессор Я. Г. Этингер, врач С. Е. Карпай.  Отстранены от работы:  академик А. И. Абрикосов и его жена Ф. Д. Абрикосова-Вульф (патологоанатом)  и многие другие. Я не беру на себя  функции и роль  историка  "дела  врачей",  не  изучая  специального документального  материала, был вдалеке от  того,  что происходило в  центре деятельности  "врачей-убийц" – в кремлевской  больнице.  Могу лишь сообщить только о событиях, сведения  о  которых доходили  из случайных источников, а нескромный  интерес  к ним  в  ту  пору (да  и  позднее)  мог  иметь тяжелые последствия. Однако и у близких к этим событиям сотрудников этой больницы, с которыми  у меня  были случайные встречи,  была  только растерянность, а  не осведомленность  о  причинах  этих  грозных  событий,  их  существе,  иногда некоторые из них с большой осторожностью  делились  со  мной, отмечая полное непонимание происходящего».

Хочу пояснить читателю, что заниматься в полном объеме «делом врачей» не представляется возможным из-за обилия информации, но так как оно по ряду факторов перекликается с нашей темой и, по всей видимости, является одной из составных частей общего заговора, то уделить внимание основным персоналиям данного дела, пришлось по необходимости. Поэтому от Якова Львовича Раппопорта мы возьмем только, на мой взгляд, главное, что заинтересовало бы в данном деле, и о чем я уже говорил выше. Его, как и нас, должно было смутить одно обстоятельство.

«…М.С.Вовси изображался как лидер антисоветской террористической организации, роль которой абсолютно не соответствовала его общему облику. Кроме того, ведь М.С.Вовси был во время Отечественной войны главным терапевтом Красной (Советской) Армии и первым организатором терапевтической службы в Армии во время войны – роль, с которой он блестяще справился.

Доверие, оказанное ему таким важнейшим поручением, предполагало, что он политически проверен и перепроверен, и поэтому выдвинутые против него обвинения в преступлениях, в которых он признался, были громом среди ясного неба. Потрясал не только характер преступлений, но и то, что их совершил М.С.Вовси. Я на протяжении многих лет общался с М.С.Вовси и редко слышал от него высказывания на политические темы. Во всяком случае, ни одно из них не застряло в моей памяти, я скорее помню, что я ему говорил (в частности, о положении дел в Институте морфологии), чем то, что он говорил мне, хотя он – главарь политической антисоветской организации, в которую я якобы вхожу».

Знаете, что было бы Мирону Семеновичу за то, что он шел как главарь антисоветской организации? Высшая мера наказания – расстрел! И все получилось бы на законных основаниях, но мы лишились бы важных свидетелей того, что произошло в 1941 году перед самой войной, так как за компанию к Вовси добавились бы и другие участники довоенного консилиума врачей на даче Сталина. Может Лясс и был в их числе?  Юрин Мухин, занимающийся темой убийства Сталина в 1953 году, связи с «делом врачей» пишет, что Рюмина (замминистра МГБ – главного обвинителя по данному делу),

«по распоряжению Сталина увольняют  из органов МГБ 12 ноября 1952 года – сразу после «победы».  В чем дело? ... Сталин, видимо, понял, что смерть  Жданова нужно рассматривать саму по себе и она не связана с евреями».

Думается, что Сталин вспомнил и 1941 год. Что тогда мешало врачам поспособствовать ликвидации главы государства? Тем более и обстоятельства были более благоприятными. Продолжим.

«Казалось бы, что после того, как Сталин убрал юдофоба из МГБ, еврейская тема должна была заглохнуть. Но не проходит и двух месяцев, как Игнатьев, уже сам, без Рюмина, проводит аресты полтора десятка врачей-евреев…».

Это была вторая волна арестов, которая должна была «затемнить» истинную цель арестов. И она удалась. В итоге заговорщики добились вожделенной цели: врачи – в тюрьме, а Сталин – умирает, без оказания должной медицинской помощи. Видимо, Иосиф Виссарионович недооценил возможности «оппозиционеров», за что и поплатился жизнью. А как же наши герои за решеткой? Берия, который пытался продолжить курс вождя, незамедлительно выпустил на свободу всех фигурантов проходящих по «делу врачей», в том числе и Мирона Семеновича Вовси. Хотелось бы заметить, что и по сей день, освещая события «дела врачей» некоторые недобросовестные журналисты и историки придают этому событию нежелательную антисемитскую окраску. Иной раз договариваются до того, что, дескать, уже на запасных железнодорожных путях стояли составы для депортации евреев из столицы и других крупных городов. Даже, якобы, был известен конечный пункт прибытия: Еврейская автономная область со своей провинциальной столицей Биробиджан. А вот не пришло в голову данным исследователям от истории простая мысль: почему из всей многочисленной еврейской диаспоры, той же Москвы, которая состояла (и состоит, по сей день) из ученых, писателей, журналистов, музыкантов, артистов и прочих, выбрали только врачей? Почему не арестовали за компанию к Вовси, Коганам, Раппопорту, хотя бы парочку скрипачей Большого театра?

А в чем могла быть их вина? – спросит читатель.

Ну, например, при большом желании можно же было пальнуть по Сталину и из оркестровой ямы под руководством дирижера, скажем, того же, Самуила Абрамовича Самосуда. Правда, его в 1943 году (год уж больно знаковым получился) сменил за  дирижерским пультом Пазовский Арий Моисеевич, обласканный Сталинскими премиями. Но, он в 1948 году, когда закрутилось дело по АЕК, вдруг сильно заболел и, вы не поверите, но 6 января 1953 года, в конце концов, умер. Видимо, сильно не хотел попасть «под нож» Сталинских репрессий. Кстати, о своем житье-бытье, успел написать книгу, но увидела она свет лишь в далеком 1966 году. Неужели, надо было, чтобы она «отлеживалась» на редакторской полке так долго? А Голованов Николай Семенович, принявший от него дирижерскую палочку в 1948 году? Тоже, ведь мог дать сигнал, тем, предполагаемым безымянным «героям-скрипачам», нажавшим на спусковой крючок. Но почему-то при Сталине не привлек внимание органов? Напротив, при тиране-вожде, тоже, четырежды был обласкан в виде премий его имени. А вот после смерти Сталина, сразу, без болезни, ушел 28 августа 1953 года советоваться на тот свет, со своим предшественником Арием Моисеевичем о музыкальных делах. К чему этот маленький рассказ о дирижерах Большого театра? А к тому, что уж очень избирательно работали органы сначала с Рюминым, затем под руководством самого Игнатьева. Крутили руки за спину исключительно врачебной братии еврейского сословия. Правда, чтобы не бросалась в глаза такая избирательность, несколько разбавили представителями славянской расы, но в корне, это дело не меняло.

Вернемся, к нашему многострадальному Мирону Семеновичу. Не долго, тому осталось жить на белом свете. Возвращаемся к воспоминаниям его дочери, и о том, о чем я говорил выше. Об отношении к своему здоровью.

«Вдруг осенью 1958 года папа стал жаловаться на боли в голени левой ноги, стал заметно прихрамывать. Запомнился его последний приезд к нам в Ленинград...  Однажды он, будучи на каком-то заседании в Боткинской больнице, пожаловался между делом сидевшему рядом опытному хирургу доктору Осповату на боли в ноге, и тот, не глядя, сказал: «Заходите, Мирон Семёнович, к нам в отделение. Я скажу, чтобы Вам наложили парафинчик». Видимо, и папа, вопреки своему таланту диагноста, гнал от себя мрачные подозрения. Несколько процедур с разогретым парафином, вероятно, лишь ускорили рост злокачественной опухоли – саркомы. Такое небрежное отношение к своему здоровью двух опытных врачей, к сожалению, очень характерно. Нам потом рассказывали общие знакомые, что доктор Осповат очень горевал по поводу своего несерьёзного совета... Болезнь быстро прогрессировала. Весной 12 апреля 1959 года папу оперировали. Ногу ампутировали выше колена. Папа понял это решение хирургов как приговор. И здесь он проявил величайшее мужество и свою огромную мудрость. Об этом можно написать отдельную повесть. По поводу его роковой болезни много раз возникали мысли и рассуждения, не связана ли она (болезнь) с его арестом и заключением 1952-53 года, тем более что он возвратился домой с кроваво-синюшными «браслетами» на руках и на ногах. Это были следы от тяжёлых наручников и кандалов, которые надевали на заключённых, что подробно описал в своей книге Яков Львович Раппопорт, но о чём не рассказывал папа. Он только старался опустить рукава сорочки таким образом, чтобы дома никто эти следы не заметил».

Но, дочь Люба, все же, заметила и рассказала нам об этом. Хотелось бы уточнить, что не только болезнь, но и смерть ее дорогого и любимого отца напрямую связана не только с арестом и заключением.

Кроме того, Любовь Мироновна не совсем точна, говоря, что «небрежное отношение к своему здоровью двух опытных врачей, к сожалению, очень характерно». Это где, она увидела такое отношение к здоровью, тем более, у двух врачей? Это можно сказать, только в отношении одного врача, ее отца. Разве Вовси и Осповата в один гроб положили? Кажется, один из них, даже слезу пустил по поводу другого. Видимо, все органы у него функционировали нормально. Конечно, вызывает удивление «легкомысленно» поставленный диагноз доктора Осповата, насчет «парафинчика», да еще и «не глядя». Если бы, впоследствии, его горестные восклицания как-то помогли бы вернуть Любе горячо любимого отца, тогда другое дело. А так, утерли слезы, и забыли. Кстати, Виноградов Владимир Никитич, тоже умер во времена Хрущева в 1964 году.

«После операции папа вызвал к себе Я.Л.Раппопорта и, сказав, что верит его глазам больше, чем любому микроскопу, потребовал прямо и честно обсудить, каким временем для завершения своих издательских и семейных дел он располагает. К сожалению, срок этот оказался ещё короче, чем названный Раппопортом – один год вместо двух. Всё это время его мужество было невероятным для такого мягкого и сострадательного к чужой боли человека. Единственные самоутешительные его слова, которые я слышала несколько раз, были: «Судьба подарила мне семь лет жизни». Счёт вёлся от возможной расправы 1953 года. А я мысленно добавляла: «...И кончину в своей постели, рядом с любящими родными и преданными врачами, которые делали, всё что могли, чтобы облегчить страдания».       

Приведу еще один «интересный» эпизод из жизни М.С.Вовси в изложении его дочери. После освобождения из следственной тюрьмы, Мирону Семеновичу пришлось еще раз поехать на Лубянку за получением наград отобранных при аресте.

«Он был потрясён встречей, которая неожиданно произошла там же, на Лубянке. По такому же поводу, для получения возвращаемых наград, туда приехал многолетний папин пациент Алексей Иванович Шахурин, бывший министр авиационной промышленности СССР. Этот обаятельный человек и его жена Софья Мироновна давно уже были не только пациентами, но и друзьями папы. Особенно их сблизило огромное несчастье этой семьи. В 1943 году на набережной Москвы реки в разгар Отечественной войны их единственный сын Володя в порыве юношеской любви застрелил из пистолета свою любимую девушку, дочку советского посла в одной из латиноамериканских стран. А потом выстрелил в себя. Рана была смертельная, ничего нельзя было сделать, и через день Володя умер на руках у моего папы… И вот, совершенно случайно встретившись, Алексей Иванович и папа бросились друг к другу, обнялись и расплакались… До самой своей смерти папа лечил Шахуриных, дружил с ними, а они, в свою очередь, проявляли много внимания к маме и к моей семье после папиной кончины. Они умерли оба друг за другом, как древнегреческие Филимон и Бовкида, и покоятся вместе с сыном на Ново-Девичьем кладбище...».

Мало, видимо, было Мирону Семеновичу быть свидетелем по делу Сталина в 1941 году, так он еще оказался причастным к «делу волчат» 1943 года. А это звенья одной цепи. К тому же Володя Шахурин, как говорит Любовь Мироновна, «умер на руках у моего папы». Значит, Вовси знал о характере огнестрельного ранения в голову подростка? Жаль, что он не поделился с дочерью  подробностями трагического события на Каменном мосту. Я уже говорил, что эту тему не объедим мимо и  вернемся к ней, но, чуть позже.

Врачи, соприкасающиеся по долгу службы с высокопоставленными пациентами, обязательно попадают в «интересную» историю. Вовси, в 1944 году консультировал раненого Ватутина, который был на излечении в Киеве. Тот, при невыясненных обстоятельствах вдруг, взял, да и умер от гангрены, когда всем казалось, что генерал в скором времени убудет на фронт. Такие вот дела встречались во врачебной практике.

А сейчас перейдем к другим фигурантам по нашей теме о событиях далекого 1941-го года.

Автор © Владимир Порфирьевич Мещеряков