10 мифов об СССР. Миф 8: Миф о Ледоколе. «Честная книга», полная лжи, Ч.3/4

[mamlas.livejournal.com]

Начало, Ч.2/4

Часть II. Грязь как инструмент «Очищения»

В своей книге «Очищение» Резун-Суворов сделал значительный шаг вперед по сравнению с «Ледоколом». Это действительно так. Измышления его стали более правдоподобными, а система доказательств – более изощренной, так что поймать его на лжи становится непросто. И тем не менее эта книга еще более лжива, чем «Ледокол». Если в «Ледоколе» Резун по большей части спекулировал на действительных фактах, обильно, впрочем, разбавляя их прямым враньем, то в «Очищении» он избрал иной подход. Теперь он спекулирует не на фактах, а на мнениях, которые труднее опровергнуть, чем просто вранье. И здесь гораздо меньше прямой лжи, и гораздо больше софистики, раскапывать и разоблачать которую нелегко.

В «Очищении» Резун чуть ли не похлопывает дружески по плечу товарища Сталина, величая его гениальным стратегом. И тем не менее эта книга является еще более злобно-антикоммунистической, чем «Ледокол».

Почему Геббельс отдавал должное советским военачальникам, а своих – смешивал с грязью?

Вступление к своей книге Резун начинает с обильного цитирования дневников Геббельса за март-апрель 1945 года. В этих дневниках Геббельс ругательски ругает высший генералитет Германии, требует решительных мер по его «очищению» и порицает фюрера за то, что тот таких решительных мер не проводит. Геббельс в отчаянии – генералитет из рук вон плох, а заменить его нечем. Он даже вспоминает убитого в 1934 году шефа штурмовиков Рема, замечая, что следовало бы, наверное, вместо верхушки штурмовиков расстрелять тогда несколько сотен генералов.

Резун услужливо объясняет: «…Гитлер к войне не готовился, генералов сотнями перед войной не стрелял, потому войну проиграл, потому был вынужден застрелиться сам». (Очищение. Зачем Сталин обезглавил свою армию? М.: ООО «Фирма «Издательство АСТ», 1998. С. 29)[335]. И добавляет: «У Сталина к концу войны – плеяда выдающихся и даже гениальных полководцев. У Гитлера – никого. Так кто же из них умнее?» (29.)

Логика незатейливая и вроде бы очевидная – цыплят по осени считают. Гитлер генералов не уничтожал и остался с по-стариковски расслабленными бездарями. Сталин перестрелял стариков и пришел к концу войны с когортой молодых энергичных талантов.

Да, ясная логика. Например, перестрелял и пересажал наш вождь и учитель уткнувшихся во всякие догмы экономистов вроде Кондратьева, Чаянова, Громана, Рамзина и прочих, кого глупый Ленин поставил работать в высшие хозяйственные органы СССР. То-то наша экономическая наука скакнула вперед! До сих пор от этого скачка почесываемся…

Шуганул Иосиф Виссарионович всяких там мудрецов, обремененных классическим философским образованием, всяких там Лосевых, Дебориных да Рязановых, и открыл дорогу молодым и талантливым – вроде Митина, Юдина и прочих певцов сталинского гения на философском фронте. И оттого мы в области философии также стали «впереди планеты всей»…

Перестрелял и разогнал Сталин замшелых «вейсманистов-морганистов» и открыл дорогу молодым энергичным «агробиологам мичуринского направления» во главе с академиком Лысенко. Вот и шагнула советская биологическая наука на небывалую высоту!

Что, продолжить списочек? Или хватит?

Но ведь войну-то Сталин выиграл! Да, выиграл. Значит, по генералам-то он правильно ударил? С другими, может, и напутал чего, а вот по генералам стукнул – в самый раз?

Давайте разберемся. Были у Сталина к концу войны талантливые полководцы? Конечно же, были! А у немцев – сплошные бездари? Постойте, но кто это сказал и когда? А сказали это Гитлер и Геббельс в марте 1945 года, когда у них все рушилось, военно-стратегическое превосходство Советской Армии стало подавляющим, и совершись тогда даже чудо, и переместись все наши полководцы в Ставку фюрера, а немецкие генералы – к товарищу Сталину, исход войны был бы тот же самый. Ясное дело, поскольку военно-стратегическое руководство было в руках нацистской верхушки, то и стали Гитлер с Геббельсом все валить на генералов – сплошные, дескать, бездари, все прошляпили… Когда эти бездари за три недели разгромили польскую армию, за месяц – французскую, за две недели – югославскую, Геббельс что-то не вспоминал, что надо было в 1934 году несколько сот генералов к стенке поставить!

Впрочем, в любом споре не худо бы выслушать и другую сторону. Что же немецкие генералы в своих мемуарах про Гитлера писали? А ничего хорошего. Выскочка-ефрейтор ничего в военном деле не понимал, но во все вмешивался и все портил. «Вот в том-то и дело!» – восклицает Резун. Не нашлось среди немецких генералов честных да смелых, что могли бы наперекор фюреру свое мнение отстаивать. Подобно Жукову, который в августе 1941 года потребовал оставить Киев, а после отказа Сталина подал в отставку. До большой чистки никто Сталину не смел перечить, а вот после чистки такие генералы нашлись. И Гитлеру надо было бы поступить так же… (397–402).

На мертвых легко возводить поклеп. Кто из расстрелянных и умерших под пытками осмеливался возражать Сталину, и в чем – они уже не расскажут. А неужели среди немецких генералов никто ни на что подобное оказался не способен? В этом-то случае живые свидетели имеются. Вот примеры, взятые лишь из одного источника.

1941 год: «Когда фельдмаршал фон Рундштедт в конце ноября потребовал эвакуации Ростова и отступления на Миусскую позицию, считая это неизбежным, пришел приказ Гитлера, запрещавший всякое отступление. Рундштедт отказался выполнять приказ Гитлера, который он считал бессмысленным…» (Курт Типпельскирх. История Второй мировой войны. М.: Изд-во иностранной литературы, 1956. С. 196).

1942–1944 годы: «…Цейтцлер (начальник Генерального штаба, которого Резун упрекает в трусости и неспособности подать в отставку, защищая свои взгляды. – А. К.) не хотел снизойти до роли простого исполнителя, а с присущим ему темпераментом резко и решительно отстаивал свои взгляды и поэтому вскоре вступил в тяжелую борьбу с Гитлером… Если Цейтцлер не хотел пасть жертвой бесконечных конфликтов со своей совестью, он должен был, несмотря на вытекающие лично для него из такого шага последствия, сложить с себя полномочия. Это и произошло летом 1944 года» (Курт Типепельскирх. История… C. 239).

1944 год: «…Гитлер 15 августа отклонил поступившую накануне новую просьбу Клюге разрешить, наконец, обеим армиям отступить, чтобы уйти из готового замкнуться кольца окружения. Тогда Клюге, взяв на себя всю полноту ответственности, сам отдал приказ об отходе» (Курт Типпельскирх. История… C. 419). И это еще не все примеры подобного рода.

Наконец, пусть Резун вспомнит, а кто же это пытался свергнуть Гитлера в 1944 году?

Стоит заметить, что эти же самые бездарные немецкие генералы сумели оттеснить наших прославленных полководцев до Волги. И, даже проиграв войну, они заставили нашу армию понести больше боевых потерь, нежели понесли сами. Но все-таки, в конце концов, войну они ведь проиграли? Да, они проиграли войну. И немалая заслуга в этом принадлежит нашим военачальникам, десятки и сотни которых доказали, что они умеют воевать не хуже немцев. Но главная заслуга в нашей Победе принадлежит всему советскому народу, сплотившемуся против гитлеровской агрессии и своим ратным трудом, и своим нечеловеческим напряжением в тылу обеспечившим СССР военно-стратегический перевес. И тут уж, повторю еще раз, никакой Манштейн и никакой Рундштедт, будь они даже на голову выше Жукова и Рокоссовского (едва не расстрелянного Сталиным), ничего не могли поделать.

Так что не надо так уж хаять гитлеровских генералов. Вояки они были отменные. И наши полководцы сражались отнюдь не с бездарями. «…Тем выше наша слава», – как сказал Константин Симонов по аналогичному поводу.

Какую часть командного состава уничтожил Сталин?

Для своих целей Резун очень ловко использует стремление нашей перестроечной и постперестроечной пропаганды раздуть факт трагических и преступных массовых репрессий в 1937–1938 годах до немыслимых масштабов, не останавливаясь при этом перед, мягко скажем, весьма вольным обращением с фактами. Резун ловит этих усердных не по уму оголтелых антикоммунистов за руку и восклицает: постойте-ка! А ведь не такие уж они и большие были, эти репрессии.

Резун показывает, что цифра в 40 000 репрессированных офицеров и генералов при ближайшем рассмотрении начинает заметно сокращаться. Во-первых, репрессировали не 40 тыс. Это число уволенных из армии за 1937–1938 годы, а не число репрессированных. А увольняли из армии по различным мотивам, в том числе и по старости, и по болезни. При численности начальствующего (т. е. офицерского) состава в 206 тыс. человек таких уволенных ежегодно должно было быть немало. Арестовано же было в 1937–1938 годах 10 868 офицеров (61–62). Во-вторых, из общего числа арестованных немалую часть составляли офицеры НКВД и политработники. Резун полагает, что они никакой позитивной роли в ходе отражения вероятной агрессии заведомо играть не могли. Доказательству этого Резун уделяет почти целиком две главы своей книги – 4-ю и 5-ю. В-третьих, из общего числа уволенных значительная часть – а именно 12 461 человек (на 1 мая 1940 года) – была впоследствии освобождена и вернулась на командные должности (66). И это не все – ведь продолжали возвращать в строй вплоть до самого начала войны.

Однако и здесь, справедливо обращая внимание на искусственное раздувание масштаба репрессий антикоммунистической пропагандой конца 80-х – начала 90-х годов, Резун, в свою очередь, не смог удержаться от передержек. Давайте разберемся и с цифрами, и с комментариями к ним, которые дает Резун.

Прежде всего стоит обратить внимание на тот факт, что цифра в 10 868 арестованных, которую приводит Резун, касается только системы Наркомата обороны и только 1937–1938 годов. Но ведь аресты проводились и на флоте, и не только в 1937–1938 годах. Аресты проводились и до 1937 года, продолжаясь и в 1939, и в 1940, и в 1941 годах, хотя масштабы репрессий в эти годы заметно уменьшились. Поэтому общую цифру репрессированных офицеров можно принять примерно в 14–15 тыс. Следует отметить, что это заведомо преуменьшенная цифра, ибо значительная часть командиров арестовывалась после увольнения из РККА и в статистику Наркомата обороны, таким образом, не попадала.

Красная Армия, однако, была ослаблена не только арестами и расстрелами, но и просто увольнением кадровых офицеров. Общие потери офицерского корпуса, учитывая факт возвращения части репрессированных в строй, можно оценить примерно в 25 тыс. человек.

Конечно, если сравнить эту цифру с общей численностью офицерского корпуса в 206 тыс., то получается вроде бы не так уж и много. Но Резун намеренно не обращает внимания на следующий факт. Репрессии и увольнения затронули в основном высший слой офицерских кадров, от командиров полков и выше. Взводное, ротное, батальонное звено пострадали несравненно меньше. А ведь именно в этих низших звеньях и была сосредоточена основная масса офицеров. Вот со старшим офицерским составом дело обстояло совсем плохо. Тут прошлись почти как косой. Погибли все командующие войсками военных округов; были репрессированы или уволены все командиры корпусов, почти все командиры дивизий и командиры бригад, около половины командиров полков. Примерно то же самое касается штабов военных округов, соединений и частей Красной Армии, а также высшего аппарата Наркомата Обороны и Наркомата Военно-морского флота.

Еще одно обстоятельство, на которое не хочет обращать внимание Резун, – репрессии пришлись как раз на тот период, вслед за которым начался быстрый количественный рост вооруженных сил. В 1939–1941 годах начинается развертывание новых частей и соединений в преддверии грядущей войны. Общая численность армии возрастает более чем втрое. А высший командный состав поголовно устранен из армии. Его бы и так, безо всяких репрессий, в подобных обстоятельствах остро не хватало бы. Репрессии же сделали эту нехватку катастрофической. Из комбригов – в командующие войсками округа, с полка – на корпус, подобные передвижения сделались не исключением, а правилом.

И напрасно Резун иронизирует над полководцами с петлицами НКВД, равно как и над комиссарами. Интересно знать, что, в других армиях не было контрразведки и войск по охране и очистке тыла действующей армии? В других армиях не было офицеров, которые вели в войсках политическую и воспитательную работу? Конечно, функции их были иными, нежели у войсковых командиров или у штабных работников. Но это вовсе не значит, что они были излишними.

В своем стремлении опорочить скопом офицерские кадры с погонами НКВД Резун издевается над «полководцем Берзиным», именуя его «гулаговским полководцем» и «рабовладельцем». Резун, желая опереться на авторитетное мнение, добавляет: «Тому, кто желает больше узнать про полководца Берзина, настоятельно рекомендую «Колымские рассказы» Шаламова. Шаламов писал Берзина и подобных ему стратегов с натуры. С предельно близкой дистанции» (91). Ой, напрасно Резун на Шаламова сослался, ой, напрасно. Рассчитывал небось, что читатель поленится сам в Шаламова заглянуть. А мы не поленимся. Мы заглянем.

Вот что рассказывает Шаламов о берзинских порядках на золотом прииске в системе Дальстроя (начальником которого и был Э. П. Берзин): «Прибывшим было выдано новое зимнее обмундирование… Медпункт пустовал. Новички даже не интересовались сим учреждением… Тяжелая работа, зато можно заработать много – до десяти тысяч рублей в летний, сезонный месяц. Зимой поменьше. В большие холода – свыше 50 градусов – не работают. Летом работают десять часов с пересменкой раз в десять дней (зимой – 4–6 часов)» (Шаламовский сборник. Вып. I. Вологда: 1994. С. 45–46). Шаламов также сообщает о том времени, когда Дальстроем руководил Берзин, что при нем практиковались «зачеты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда… Колоссальные заработки заключенным, позволявшие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми…

Тогдашние кладбища заключенных настолько малочисленны, что можно было думать, что колымчане – бессмертны» (Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. I. С. 532).

Разумеется, работа в системе ГУЛАГа никого не красит. Но старый большевик, дивинтендант (генеральское звание) Э. П. Берзин, даже по свидетельству бывших заключенных, отнюдь не подходит под нарисованный Резуном стереотип «рабовладельца». Да и оказался он на Колыме не по своей воле, и сам пал жертвой одной из первых волн массовых репрессий летом 1937 года.

В этих главах совершенно очевидной становится идеологическая подкладка писаний Резуна. Комиссары не нравятся ему потому, что исповедовали марксистско-ленинскую идеологию. Все функции НКВД Резун сводит исключительно к проведению необоснованных политических репрессий и охране ГУЛАГа. Ну конечно, если встать на такую позицию, то получится, что на территории СССР не было и не могло быть никаких шпионов, диверсантов, бандитских формирований – это все выдумки большевиков. Абвер территорией СССР не интересовался, а бандеровцы и мельниковцы из ОУН занимались исключительно культурно-просветительной работой. А с уголовниками, как с социально-близкими элементами, НКВД из принципа не боролся. Или все-таки боролся? Тогда не стоит всех офицеров НКВД скопом зачислять в каратели и садисты.

Предпочитает Резун «забыть» и о том, какое влияние оказали необоснованные репрессии на политико-моральное состояние офицерского корпуса. Грубые просчеты в военно-технической политике, в военной доктрине, в боевой подготовке войск, в планах развертывания, как правило, оказывались не опротестованными, или протесты застревали на уровне непосредственных начальников. Возобладал принцип «начальству виднее». Это была одна из причин, по которой очевидная угроза агрессии со стороны Германии так и не привела к достаточным ответным мерам, поскольку таковые рассматривались «начальством» как паникерство или провоцирование агрессии. Впрочем, как мы уже видели, Резун пытается утверждать как раз обратное.

Вероятно, Резун чувствует, что его аргументы недостаточно весомы для того, чтобы свести масштаб репрессий в Красной Армии к безобидным пустякам. И тогда он прибегает к своему основному приему в данной книге. Этот прием весьма незатейлив, но его эмоциональное воздействие на читателя хорошо рассчитано. Резун выбирает несколько фигур из числа репрессированных военачальников – Блюхера, Дыбенко, Тухачевского, Якира, добавляет к ним одного из руководителей НКВД Фриновского и начинает поливать их всей грязью, которую ему только удалось собрать. «Вот, – демонстрирует Резун, – какова цена ваших прославленных полководцев. Верно сделал товарищ Сталин, что железной метлой вычистил их из армии».

Даже если поверить Резуну на слово – а, как показывает весь предшествующий анализ его книг, делать этого ни в коем случае не следует, – то все равно – эта грязь ничего не доказывает. Пусть в стаде была не одна паршивая овца, пусть их были десятки и сотни – это еще не основание зачислять в пьяницы, каратели, авантюристы, бездари и т. д. всех репрессированных и уволенных из армии. Но мы не будем верить Резуну на слово.

Пьяницы, авантюристы, каратели… Бездарный авантюрист Тухачевский

Больше всех досталось от Резуна Михаилу Николаевичу Тухачевскому. Целых семь глав своей книги (из двадцати трех) отводит Резун только на перечисления грехов Тухачевского. Главное, что хочет доказать Резун, – Тухачевский никакими стратегическими талантами не обладал.

Главы 12-ю и 13-ю Резун почти целиком посвящает разбору разного рода неудачных выражений и преувеличений в трудах Тухачевского. Что же, Резун поработал на славу, вытащив на свет божий все, что только можно было отыскать по этой части. Хотя при этом сам Резун щеголяет отсутствием знаний принятой в то время военной терминологии (например, «декавильки», по поводу которых иронизирует Резун, это всего-навсего разборные узкоколейные железные дороги системы инженера Декавиля), в вину это почему-то ставится Тухачевскому. Раз Резун этого слова не знает, значит, это – нелепость. Весьма убийственная логика… Но допустим, что Тухачевский действительно был неразборчив в употреблении тех или иных военных терминов, допускал нарочито туманные обороты речи, ради красного словца шел на вольное обращение с фактами. Такого рода дела, конечно, никого не красят. Но дискредитирует ли это способности Тухачевского как командира?

Резун уже прошелся по Тухачевскому в «Ледоколе», упрекнув его в бездарном ведении кампании против Польши в 1920 году. Здесь же, в «Очищении», он обобщает: «В Первой мировой войне Тухачевский воевал полгода. А Гражданская война – это вовсе не война, а карательные экспедиции против мужиков» (246). Жаль, что не дожили до наших дней и не слышат Резуна ветераны Добровольческой армии – марковцы, дроздовцы, ветераны колчаковской армии – каппелевцы. Назвать воинов добровольческих офицерских частей и соединений мужиками, а сражения, в которых они участвовали, приравнять к карательным экспедициям! Да, за такое оскорбление Резуну не сносить бы головы. Каппелевцы, кстати, сталкивались с Тухачевским на Восточном фронте под Белебеем, безуспешно пытаясь контратаковать 5-ю армию Тухачевского, и поневоле изведали на себе его полководческие таланты.

Можно вернуться и к оценке Польской кампании 1920 года. «Тухачевский был из той самой породы стратегов – воевать числом», – заявляет Резун (295). Позвольте не поверить.

Когда в апреле 1920 года, после отказа от мирных переговоров с Советской Россией, белополяки начали наступление, у них имелось на Западном фронте 79 тыс. штыков и сабель против 80 тыс. штыков и сабель у Тухачевского. И что же? Тухачевский сам перешел в наступление, продвинувшись на 80-100 км. Лишь сняв войска с литовской границы и две дивизии с украинского фронта, поляки смогли к началу июня оттеснить Тухачевского в исходное положение.

Но уже к концу июня Тухачевский вновь переходит в наступление. В начале августа он уже под Варшавой. Против 55 тыс. штыков и сабель Тухачевского были сосредоточены 110 тыс. штыков и сабель польских войск, получивших существенную поддержку от Франции, Англии и США (польская армия получила только от Франции 1494 орудия, 350 самолетов, 2800 пулеметов, 327 тыс. винтовок), в том числе свежая армия. Безусловная ошибка Тухачевского заключалась в том, что при таком неблагоприятном соотношении сил он продолжал попытки овладеть Варшавой. Разумеется, ослабленные предшествующими боями, части Западного фронта не могли продолжать наступление, не выдержали удара свежих польских сил и стали отходить. Просчет Тухачевского здесь налицо. Однако кто просчитался больше?

Да, Тухачевский проиграл Варшавскую операцию, но выиграл войну. При неблагоприятном соотношении сил Тухачевский остановил белополяков на 50-100 км западнее той линии, с которой они начали свой поход в Советскую Россию 25 апреля 1920 года. Польша получила в результате менее выгодные условия мирного договора, чем те, которые предлагались ей Советской Россией до начала войны. Так что Резуну следовало бы взять обратно свои слова насчет стратега, воюющего числом.

Несоразмерно большое число страниц посвящает Резун комментариям по поводу одного предложения Тухачевского. Вдоволь порассуждав на с. 223 насчет того, что никто из советских историков, писавших о предложениях Тухачевского по реорганизации армии, сделанных в декабре 1927 года, содержания этих предложений не раскрывает, Резун поступает затем так же, как и они. Он вытаскивает из этих предложений одну только цифру (в данном случае, вопреки своему обыкновению, безо всяких ссылок на источники) – Тухачевский, оказывается, в декабре 1927 года предлагал произвести в 1928 году 50-100 тыс. танков (274). Почти вся 15-я и 16-я главы посвящены Резуном издевательствам над одной только этой цифрой.

Да, очевидно, что предложение дурацкое. Вопрос в том, в каком контексте содержится эта цифра. Неужели Тухачевский всерьез полагал, что за один год можно произвести 100 тыс. танков? Вероятнее всего, это нечто вроде участия в игре по бюрократическим правилам – проси 50 тыс. (а лучше – 100), получишь 5 тыс. Конечно, тут чувство меры Тухачевскому изменило (что, к сожалению, бывало с ним не раз). Но, повторю, это можно скорее рассматривать как некую вольность, недопустимую в серьезных документах по военному планированию, но не как реальное требование. Готовил же Тухачевский в том же 1927 году реальный пятилетний план военного строительства, который был целиком принят к исполнению. И там он вполне обошелся без подобного рода поэтических вольностей. Трудно представить себе, как один человек – квалифицированный военный специалист, составляющий реальный и серьезный план военного строительства, в мгновение ока превращается в совершенно другого человека – полного идиота, всерьез требующего произвести за год 100 тыс. танков!

Резун проявляет вполне понятное усердие, на сорока пяти страницах упражняясь в ерничанье по поводу этих 100 тыс. танков. Ну как тут не выжать максимум возможного из столь кстати подвернувшегося повода! И Резун старается вовсю. Он сообщает нам, что без авиационной поддержки танки действовать не могут, и вот уже 100 тыс. танков дополняются ста тысячами самолетов. Резун со смаком выкладывает расчеты, показывающие, сколько людей бы потребовалось для такой армады, да какая была бы, в соответствии со штатной численностью тогдашних соединений, общая численность этой танково-самолетной армии, а потом с садистским сладострастием обсасывает со всех сторон получившиеся громадные цифры…

Но допустим на минуту, что Резун прав, и Тухачевский – не только безудержный хвастун, не знающий числа и меры, но и вообще не соображает, что может произвести советская военная промышленность, а что – нет. И товарищ Сталин правильно поставил его на место, заявив, что предложения Тухачевского означают полный срыв всего социалистического строительства. Постойте, но как же тогда Сталину лишь немного погодя – в 1931 году – взбрело в голову назначить Тухачевского начальником вооружений РККА? Чтобы тот со своим техническим авантюризмом все дело вооружения армии развалил? Или товарищ Сталин более реально оценивал качества Тухачевского – во всяком случае, не так, как Резун? Стоит напомнить, что в 1932 году Сталин принес Тухачевскому письменные извинения за свой слишком резкий отзыв о его предложениях 1927 года, оправдывая себя недостаточно ясным пониманием проблемы в то время (Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 79–80). Много ли вы знаете людей, перед которыми Сталин письменно извинялся?

Впрочем, не следует переоценивать гениальность самого товарища Сталина. Хотя он семь лет держал Тухачевского на посту начальника вооружений РККА, но так и не мог разобраться в том, что из продвигаемых Тухачевским военно-технических разработок есть технический авантюризм, а что – перспективные направления развития военной техники. Некоторые ошибки Тухачевского после его ареста и расстрела были исправлены (увлечение универсальными артсистемами, разработка динамореактивных пушек, отказ от разработки среднего танка с противоснарядным бронированием). Однако такие светлые умы, как Кулик, Мехлис и Щаденко, которые стали ведать делом вооружений РККА, тоже были далеко не безгрешны по части принимаемых решений. В результате вместе с неудачными разработками Курчевского были прекращены любые работы по безоткатной артиллерии и мы вплоть до конца войны вообще не получили начатых разработкой до войны систем противотанковой реактивной артиллерии (в отличие от Германии, которая имела свой «фаустпатрон», подбивший немало наших танков, и США, имевших свою «базуку»). Производство же реактивных систем залпового огня («катюш») было заморожено минимум на два года, и решение об их производстве было принято буквально перед самой войной. Более мощных ракетных систем дальнего действия (подобных немецкой «Фау») мы также не получили, а многие специалисты по ракетной технике были уничтожены. Кроме того, великие полководцы и технические гении, сменившие по воле Сталина бездаря и авантюриста Тухачевского, сократили производство зенитной артиллерии и сняли с производства 45-мм и 76-мм противотанковые пушки, оставив только 107-мм (не оправдавшую себя в ходе войны). Это, конечно, принесло нам множество побед, особенно в начальный период войны.

В главе 17 Резун поносит Тухачевского за то, что тот открыто ратовал за союз с Францией против Германии. Лезет не в свое дело – констатирует Резун (335). Нарушает гениальный замысел товарища Сталина натравить Германию на Францию, дать ей там увязнуть, а самому ударить Гитлеру в спину (331–334). Но тут уж Резун запутывается в собственных инсинуациях.

Либо Сталин стравливает западные страны между собой, чтобы в удобный момент совершить большевистскую агрессию против всей Европы. Но тогда Тухачевский прав, Тухачевский молодец, что открыто выступает против этого плана, ратуя за советско-французский союз против Гитлера. И нечего его за это осуждать.

Либо Тухачевский напрасно пытался сломать Сталину гениальную игру, а Сталин молодец, хорошо задумал, толкнув Гитлера сначала против Польши, а потом на Запад и тем самым развязав (как это утверждает Резун) Вторую мировую войну. Но ведь Резун именно за это Сталина и осуждает, как коварного большевистского агрессора! Концы не связываются.

Впрочем, Резун пытается эти концы связать, объявляя Сталина одновременно и гениальным стратегом, и большевистским маньяком. Одним он восхищается, другого проклинает. Однако тогда и к Тухачевскому должен быть столь же двойственный подход. Примерно так: гениально-коварные замыслы Сталину ломал (не понял его мудрой военной стратегии), но политически был прав, ратуя за франко-русский союз (хотел честного союза против Гитлера). Но нет. Тухачевского Резун не просто осуждает, но еще и объявляет недоумком. И на этом травля Резуном жертв сталинских репрессий отнюдь не заканчивается.

Безалаберный пьяница Дыбенко, недалекий пьяница Блюхер, каратель Якир…

Тут наш неутомимый историк сумел раскопать весьма благодатный для него материал. В случае с Дыбенко на руках у Резуна оказываются неплохие козыри. Да, Дыбенко дисциплиной не отличался, к выпивке был пристрастен, и в его биографии немало неблаговидных эпизодов. Но и здесь Резун не совсем честен. Правило – выслушать обе стороны – он последовательно игнорирует. Любое свидетельство против Дыбенко идет в дело. Никакие аргументы, призванные объяснить, почему же этому разгильдяю и дебоширу доверяли серьезные посты, вообще к рассмотрению не допускаются.

Эммануилу Ионовичу Якиру Резун вообще отказывает в праве называться боевым командиром. «Весь его боевой опыт – три месяца с позорным концом» (199). Резун имеет в виду командование группами войск и 14-й армией на Юго-Западном фронте в период войны с Польшей. Под «позорным концом» он имеет в виду отступление после поражения Красной Армии в Варшавской операции. Действительно, Юго-Западный фронт не смог удержать позиций при примерном равенстве сил с поляками и в этом смысле проявил себя хуже, чем Западный (где у поляков было двойное превосходство). Однако и на этом направлении белополяки были остановлены западнее той линии, с которой начали войну с Советской Россией. Кроме того, следует учесть, что уже в ходе польского наступления с Юго-Западного фронта была снята часть войск и направлена против Врангеля.

Но ведь Якир не только на Юго-Западном фронте занимал командные должности. Для Резуна, однако, командование 45-й дивизией в июле-августе 1919 года на Южном фронте – не в счет. Вот как объясняет это Резун: «К середине 1919 года обстановка на фронтах прояснилась. Запахло победой. И вот Якир меняет карьеру комиссара, палача и карателя. Теперь он рвется в командиры. Самые высокие командирские должности, как водится, заняты. Есть только должность командира дивизии. С члена РВС армии на командира дивизии – это падение. Но Якир согласен на понижение, лишь бы командовать сейчас, под победный конец Гражданской войны» (190).

Вот тут уж Резун лжет в открытую. На Южном фронте в то время речь шла вовсе не о победах. Деникин прорвал фронт, занял 23 августа Одессу и двигался на Киев, который он и занял 31 августа. Южная группа 12-й армии оказалась отрезанной в районе Одессы от основных сил Красной Армии. Начдив Якир принимает командование над этой группой (кроме 45-й, в нее входила еще 47-я и 58-я дивизии). Под командованием Якира Южная группа совершает рейд от Одессы до Житомира, сумев обойти деникинские и петлюровские войска и соединиться 19 сентября с Красной Армией. Об этом Резун, конечно же, молчит. Не вписывается это в нарисованную им картину.

Палачом и карателем Резун именует Якира, не имея никаких прямых доказательств или свидетельств. «Может быть, и не он лично…» – походя бросает по этому поводу Резун (186). И тут же подводит Якира под общую гребенку, разражаясь филиппикой по поводу зверств большевиков «вообще»: «Красное коммунистическое зверство в Гражданской войне затмевает все, что знало человечество о жестокости и садизме. Все психопаты, все садисты и убийцы собирались под красные знамена. Именно превосходство в зверстве и обеспечило марксистам победу. В жестокости с ними не мог соревноваться никто» (186).

В качестве основного аргумента Резун ссылается на книгу Мельгунова «Красный террор в России». Однако ему стоило бы узнать о Мельгунове побольше, прежде чем ссылаться на него. Ведь именно летописец красного террора Мельгунов сказал, что страшнее красного террора был только белый террор. Но для Резуна самого факта белого террора не существует. В его изображении красный террор был направлен большевиками исключительно против народа России из одного только властолюбия. Однако белый террор – это факт, без рассмотрения которого невозможно сказать ничего честного про причины и размах красного террора. Впрочем, Резун и честность – понятия, плохо совместимые.

Задумываются ли нынешние вздыхатели о «зверствах большевиков», кто были учителя обвиняемых в красном терроре? Не будем заходить далеко в историю и вспоминать безжалостную резню во время религиозных войн, деяния святой инквизиции, уничтожение целых народов при завоевании Нового Света, массовые убийства населения Ирландии и т. д. Уже в XIX веке цивилизованные европейцы продолжали истребление индейцев в США, массовые убийства при подавлении антиколониальных выступлений, перебили без суда и следствия десятки тысяч пленных и вообще «подозрительных», включая множество женщин, во время «кровавой майской недели» после подавления Парижской Коммуны 1871 года. Не отставали от них и в России. Чего стоят карательные экспедиции в Сибири и Прибалтике при подавлении революции 1905–1907 годов! Говорят, что по приговорам военно-полевых судов было расстреляно и повешено «всего» несколько тысяч человек. Но ведь еще несколько десятков тысяч были убиты карателями без суда и следствия. Говорят, что это большевики изобрели концентрационные лагеря. Нет, господа, лагеря изобрели цивилизованные английские джентльмены во время англо-бурской войны, а потом их широко применяли многие воюющие страны во время Первой мировой войны.

У большевиков не было оснований полагать, что герои белого дела обойдутся с ними иначе, одержи они победу. Да, красный террор был очень жесток, и нередко неоправданно жесток. В летописи красного террора есть немало позорных страниц. Интеллигентная верхушка большевиков, несомненно, несет за это ответственность. Но следует учесть, что малограмотные рабочие и неграмотные крестьяне, восставшие против многовекового полурабского и полуголодного существования, против того, что их и вовсе за людей не считали, вряд ли могли все как один проявлять сдержанность и терпимость к тем, кто хотел опять загнать их на положение презираемого и унижаемого «быдла».

А как же тогда быть с «белой гвардией», со сливками дворянской элиты, с блестяще образованной интеллигенцией? Куда делся весь их лоск и образованность, как быстро слез с них тонкий налет цивилизации, когда речь пошла о защите их собственных привилегий, о защите их «неотчуждаемых прав» грабить, унижать и угнетать! Тут уж «белая кость» моментально перещеголяла по части зверств тех, кого она обзывала «чумазыми хамами».

Все сказанное вовсе не значит, что Якир (как и многие другие участники Гражданской войны) был ангелом с крылышками. Только осудить его следовало бы вовсе не за то, что он якобы в военном деле не смыслил, а занимался только палаческими функциями, как то пыжится изобразить Резун. Осудить его можно только за то, что он слишком ревностно поддерживал товарища Сталина (о чем, например, свидетельствует его поведение во время трагически знаменитого февральско-мартовского пленума ЦК ВКП/б/ в 1937 году).

Против другого советского военачальника – Василия Константиновича Блюхера – удалось Резуну накопать не очень много. О полководческих талантах Василия Константиновича Резун молчит, как в рот воды набрал. Зато наш историк, военный теоретик и перебежчик решил поиздеваться над наградами Блюхера. Ну как же – когда во всей Красной Армии ордена имели только 41 человек, и при том по одному, то у Блюхера их было уже целых четыре. Подозрительно! И орден за № 1 – тоже у Блюхера. «Выходит, что Блюхер в несколько раз героичнее всех остальных героев, вместе взятых», – брюзжит Резун (376). А вот за что Блюхер получал ордена, Резуну как-то недосуг разобраться. Неинтересно. Придется еще, чего доброго, признать, что он их за дело получил. Вместо этого он обзывает Блюхера палачом, не приведя при этом не то чтобы никаких доказательств, а даже никаких высосанных из пальца поводов. Палач – и все тут (377).

Окончание